 Название: Без сахара, без сливок - 3/5 Оригинал: No Sugar, No Cream — scorch66 Перевод: somewhere_there Беты: Дила, Nefritica, chujaia Пейринг: Накамару Юичи / Каменаши Казуя Рейтинг: PG-13 Предупреждение: АУ, насилие, упоминание эвтаназии Краткое содержание: Накамару чтит букву закона превыше всего. Но вот он переходит в новое отделение, где начинает играть роль «хорошего полицейского» при «плохом полицейском» Каменаши. И он полон решимости быть хорошим напарником, хотя бы для того, чтобы спасти Каменаши от самого себя. Часть 3/5 Однажды солнечным вечером Коки врывается в участок и ведёт себя так, будто хорошо нюхнул чего-то из сейфа с конфискованными наркотиками, и это немного нервирует. Такое ощущение, что за дверями их кабинета — всеобщее восстание, и Накамару медленно отрывается от дела об учителе, подозреваемом в сексуальном домогательстве, и смотрит на Каменаши, который отвечает ему таким же озадаченным взглядом. — Похоже, кто-то вне себя от радости. Каменаши ухмыляется. — Может быть, он наконец придушил Тегоши? Они выходят из кабинета, как раз когда Коки, ликуя, даёт объяснения. Целая группка сотрудников столпилась вокруг, и улыбка Коки расплывается ещё шире, когда его взгляд останавливается на Накамару. У того остаётся буквально секунда, чтобы рефлекторно напрячься, когда Коки кидается к нему и, крепко обняв за плечи, выволакивает в центр образовавшегося круга. — Вот тот человек, благодаря которому мне не пришлось выбрасываться из окна универмага, — сообщает всем Коки, и Накамару ещё никогда не испытывал большего замешательства, чем в момент, когда тот с чувством чмокает его в щёку. Он пытается вырваться, но хватка Коки не ослабевает, пока Каменаши со смехом не указывает ему на то, что он вот-вот задушит своего спасителя. — Упс, прости, — ухмыляется Коки, — но должен сказать тебе, Накамару, если бы не ты, я бы всё ещё таскался по пятам за этим разряженным банши. Ещё несколько дней — и я бы повесился на его мохнатом боа. — Э-э-э, спасибо, — недоуменно моргает Накамару. — Но я не имею понятия, о чём ты говоришь. — Сорока! — выкрикивает Коки, хотя Накамару находится всего лишь в шаге от него. — Я поймал её! Или точнее — Сакура её поймала. Она настоящая звезда этого дела. Ты бы видел, как она повалила Сороку, моя девочка… — Погоди. Ты поймал её? — прерывает Каменаши, прежде чем Коки продолжит петь дифирамбы Сакуре. — Где она? И какое отношение к этому имеет Накамару? Он выбирал обувь, когда я бросился за ней в погоню. — Эй, — говорит Накамару, хотя он и сам не понимает, в чём его заслуга. — Ну, ты же этим был занят, — возражает Каменаши, но при этом улыбается этой своей улыбкой, так что Накамару знает, что он не обвиняет его, знает, что Каменаши плохо удаётся извиняться словами. Он скорее будет подшучивать, а потом подойдёт и погладит по руке, как бы залечивая несуществующий синяк. — Этот лоскут, который ты мне дал… — начинает Коки, останавливаясь, когда Каменаши обращает на него пронизывающий взгляд. — Какой ещё лоскут? Накамару искренне забавляет обвиняющее выражение, появившееся на лице Каменаши. Естественно, это ему позволено иметь секретные папки и делать всё самому, а Накамару, как предполагается, должен отчитываться перед ним за каждое движение. Какой-то части Накамару хочется прикусить язык и позволить Каменаши в полной мере насладиться неведением, но это не просто, когда тот смотрит на него в упор, крепко ухватив за локоть. Накамару вытягивает руку из его хватки с одной из своих наиболее нахальных улыбок. — Не нравится? Глаза Каменаши ожидаемо сужаются, а Накамару поворачивается к Коки: — Ты имеешь в виду тот обрывок ткани, который я нашёл в туалете? Он пригодился? — Пригодился? Да он засветил нам Сороку лучше, чем если бы у неё на лбу красовался стикер с надписью: «Привет! Я пришла вас ограбить!» — Коки лыбится от уха до уха. — Какие бы там духи она ни предпочитала, она пользуется ими часто. Сакура мгновенно среагировала на запах. Мы успели окружить её до того, как она сбежала через окно, и прикинь… — он подпрыгивает и хлопает в ладоши, — Сорока. Она — дочь Ватанабе Кена. Накамару не имеет понятия, кто это такой, но сотрудник, едва не подавившийся своим чаем, немедленно просвещает его. — Ватанабе Кен владеет сетью кинотеатров «Starlight»! Он самый богатый человек в нашем городе. — И его дочь — воровка, — добавляет Тагучи, и Накамару замечает его стоящим чуть подальше от основной толпы. — Это точно попадёт на первые страницы. — Где она сейчас? — спрашивает Каменаши. — В усадьбе Тегоши. Умоляет своего папочку, который умоляет отца Тегоши, чтобы тот не предъявлял обвинений. Уэда там и Кимура тоже. Видимо, позже они привезут её в участок. Ну, я имею в виду, доказательства явно против неё, учитывая, что мы поймали её на месте преступления, — рука Коки снова оборачивается вокруг плеч Накамару и сдавливает. — Но какая разница! Самая знаменитая воровка нашего города, и мы поймали её! Это надо отпраздновать! Сегодня вечером в «Битбоксе» — напитки за счёт нашего удачливого новичка! Со всех сторон раздаются радостные возгласы. Накамару делает шаг назад, пытаясь возразить, но Коки обрывает его. — Это традиция. Сотрудник, который только что закрыл своё первое дело, проставляется. И всем хорошо: тебе — отметка в послужной список, нам — бесплатное бухло, правильно, ребята? Снова одобрительные возгласы, и после того, как каждый проходящий мимо треплет Накамару по спине, хлопает по рукам или ерошит ему волосы, он с обречённым вздохом оборачивается к Каменаши. — Нет такой традиции, правда? — Теперь есть. Каменаши тянет руку, чтобы пригладить растрепавшиеся пряди, и потом другой рукой взъерошивает их обратно. Он хохочет над результатом своей проделки, и Накамару решает, что не стоит портить настрой, обращая внимание Каменаши на то, что ему пришлось приподняться на цыпочки, чтобы достать до его макушки. — Ты придёшь? Сегодня вечером? — спрашивает Накамару, и от него не ускользает, как мышцы Каменаши мгновенно напрягаются, а глаза начинают бегать, прежде чем он отвечает: — Я… на самом деле, не смогу. У меня другие планы. Прости. Накамару отступает на шаг и кивает. — Ты считаешь, что я не заслужил, да? — Каменаши морщится, но пошло оно всё… Если он не считает нужным поздравить своего напарника, в кои-то веки оказавшегося не совсем бесполезным, то пусть так и скажет. — Конечно, я ничего особого не сделал, так что и не за что, и… — Не будь ещё большим идиотом, чем обычно, — рявкает Каменаши. — Умение обращать внимание на детали и использовать обнаруженное — это то, что отличает хорошего детектива от никчёмного, — Каменаши вздыхает, но Накамару замечает, что его тело так и не расслабляется окончательно. — Мне нужно уйти, но… Если я не успею, ты всегда можешь купить мне выпивку позже. Накамару снова кивает. — Ну, тогда удачи. Наслаждайся своими планами. Каменаши замирает, едва просунув руки в рукав куртки. Он резко поддёргивает манжеты и, по-прежнему не встречаясь с Накамару взглядом, бросает: — Уж постараюсь. *** «Битбокс» представляет собой довольно безвкусно оформленный бар с яркими неоновыми вывесками снаружи и мягким тусклым светом внутри. Накамару ожидал мерцающих огней дискотеки и плотно набившейся толпы, а вместо этого увидел пустые столики и певца у микрофона, явно из числа посетителей, негромкий голос которого погружает бар в успокаивающую дремоту. — Жаль тебя разочаровывать, но стриптиз тут не предусмотрен, — сообщает Уэда при взгляде на недоуменно оглядывающегося Накамару. — Да нет... здесь мило, — в итоге решает тот. Это и правда на удивление уютное местечко, несмотря на дыры в сиденьях, облезлые тёмно-бордовые стены и обшарпанный пол. И нетрудно понять, почему из всех имеющихся в городе баров они пришли именно сюда. «Битбокс» сам по себе — отличная маскировка, безопасное место, где компания полицейских может напиться в хлам и сбросить накопившееся напряжение. Нет нужды соблюдать осторожность в баре, который практически пуст. Через час после их прихода Коки уже бормочет какую-то ерунду, то и дело щедро разбавляя её английскими словечками, в микрофон, расположенный в задней части бара. Накамару отворачивается, прежде чем волна неловкости захлестнёт его с головой, и кривится, когда слышит, что находятся те, кто поддерживает его невнятный рэп хлопками и свистом. Кажется, это тот самый случай, когда трезвый пьяного не разумеет. Потому что, хотя он и платит за общую выпивку, сам Накамару много не пьёт, и его первая кружка пива всё ещё наполовину полна. Частично из-за плохой устойчивости к алкоголю, но главное — он просто никак не может забыть, что носит форму. Плюс Накамару доставляет удовольствие разглядывать своих коллег и подмечать, как они ведут себя по пьяни. Он с интересом наблюдает, как Тагучи раскладывает на стойке арахис — ровными рядами, по чётному количеству орешин в каждом, — а потом требует у бармена добавки, когда вазочка пустеет. Он и его арахисовая армия уже захватили примерно треть стойки. Уэда же, напротив, от выпивки начинает тормозить. Накамару разворачивается на стуле, чтобы прислушаться к его беседе с группой полузнакомых Накамару сотрудников, и фыркает. — Н-не понимаю... — начинает Уэда, и алкоголь заставляет его брови сосредоточенно хмуриться, придавая ему печально-задумчивый вид. Его слушатели замерли в ожидании философского откровения, и после ещё одного глотка пива он изрекает: — Для чего нужны лосины? Ну для чего? На хрен их выдумали? Ноги должны носиться свободно... на воле... — За это надо выпить! — И Накамару буквально ощущает, как кошелёк в его кармане становится всё тоньше, когда они, чокаясь, осушают свои кружки и просят «повторить». На импровизированной сцене Коки продолжает свой мини-концерт балладой, настолько сентиментальной, что примерно на середине ему самому приходится остановиться, чтобы смахнуть слезу. — Эта песня для тебя, Накамару, — выкрикивает Коки, еле ворочая языком, и Накамару быстро склоняется над своей кружкой, прежде чем кто-нибудь догадается, что он имеет к этому какое-либо отношение. Ещё час проходит в том же ключе, и как раз когда Накамару начинает задумываться, насколько сильно обломает всем кайф, если первым смоется с собственной вечеринки, он оборачивается и видит, как Каменаши проскальзывает в двери «Битбокса». Тот, видимо, тоже немедленно замечает Накамару, потому что их глаза встречаются, и Каменаши останавливается у входа, чтобы отвесить ему шуточный поклон. Он медленно продвигается к бару, засунув руки в карманы и прижав локти к бокам. В своей кожаной куртке Каменаши выглядит ещё более хрупким, чем обычно, и Накамару никак не может решить, виноваты ли те несколько глотков пива, которые он сделал, в том, что ему чудится, что Каменаши немного кренится. — С тобой всё в порядке? — спрашивает он, когда тот усаживается прямо на соседний стул. Каменаши заказывает скотч. — А почему я должен быть не в порядке? Думаешь, я не знаю, как проводить время за пределами участка? — Нет, я имел... — Но ему не хочется вступать в очередное препирательство, не теперь, когда Каменаши отложил... что бы он там ни планировал на этот вечер, ради прихода сюда. — Я рад, что ты смог выбраться. Каменаши отвечает ему лёгкой улыбкой. — Бесплатная выпивка? Не пропустил бы ни за что в жизни. Накамару ждёт, когда спиртное ослабит напряжение, сводящее плечи Каменаши, и заставляющее его пальцы сжиматься вокруг стакана с виски. Требуется трижды повторить заказ, чтобы Каменаши наконец сгорбился над стойкой, опустив голову на согнутый локоть. — А у тебя есть «вторая половинка»? — спрашивает Накамару как можно естественнее. Каменаши известно, что у него никого нет, но самому Накамару как-то никак не подворачивался повод для такого вопроса. Перепады настроения Каменаши, может быть, и стали чуть более понятными и легко предсказуемыми, но его жизнь по-прежнему представляла собой неясность, заслоняемая работой, хмурыми гримасами и бесконечной усталостью. — Думаешь, чтобы прийти сюда, я отказался от романтического ужина? — ухмыляется Каменаши и допивает остатки своего виски. От Накамару не укрывается, как тот едва заметно морщится, поднимая руку, чтобы попросить бармена налить ещё. Но снова обернувшись к Накамару, он лениво усмехается. — А ты-то сам как считаешь? Накамару заставляет отражение в собственной кружке закружиться в водовороте и думает о ком-то, ждущем у накрытого стола с давно остывшей едой, о такой же холодной постели, о беспокойстве и вопросах без ответа, заставляющих минуты тянуться бесконечно долго. — Я считаю… если есть, то мне жаль этого человека. — Ну вот тебе и ответ, — Каменаши гулко смеётся, и когда Накамару поднимает голову, тот смотрит на него с мягким, почти сентиментальным выражением лица — открытым и искренним, и как будто и вправду радующимся тому, что он здесь, сидит с Накамару в этом обшарпанном баре. — В мире не так уж много законченных мазохистов, готовых меня терпеть. Возможно, ты — последний. — Уэда тоже сказал мне что-то подобное, — откликается Накамару с ироничной улыбкой, и Каменаши фыркает. — Вполне в его духе, — он роется у себя в кармане, доставая зажигалку и пачку, в которой осталась всего одна сигарета. Накамару хмурится и готовится отругать его за то, что травит себя, когда и так уже дерьмово выглядит… когда замечает кольцо. — Эй, где ты его взял? — Это? — Каменаши приостанавливается с так и незажжённой сигаретой, свисающей из уголка губ. Он вытаскивает её изо рта и роняет на стойку бара. — Коки дал мне его. Расслабься, это фальшивка. Он отобрал её, когда они арестовали Анн. Но, наверное, это кольцо должно по праву принадлежать тебе, господин Следователь-который-только-что-закрыл-своё-первое-громкое-дело. Будешь хранить как талисман. Накамару останавливает Каменаши, прежде чем он снимет кольцо, чтобы отдать ему. — Оставь себе. Не думаю, что оно в моём стиле, — он улыбается, когда Каменаши невольно хохочет. — Не ожидал, что в твоём. Каменаши пожимает плечами. — Оно может произвести сильное воздействие. — И по тому, как тот проводит пальцем по рельефному серебру черепа, Накамару догадывается, что Каменаши говорит не о восторженных охах и ахах восхищённой публики, а скорее о соприкосновении кулака с челюстью. Он замирает, когда рука Каменаши опускается поверх его собственной. Она тёплая и грубая, и на какое-то мгновение ему кажется, что его голова вот-вот взорвётся — от абсолютного непонимания что тут, чёрт возьми, происходит. Но потом Накамару припоминает, что Каменаши уже на четвёртом стакане скотча, а поскольку он постоянно забывает о еде, то алкоголь, скорее всего, единственное, что плещется у него в желудке. И то, как Каменаши внимательно ощупывает его руку и кончики его пальцев скользят по костлявым пальцам Накамару, кажется несколько понятнее, если принять это в расчёт… Ну, по большей части. Он настолько поглощён этим занятием, что Накамару удаётся незаметно смахнуть его сигарету на пол. — У Накамару красивые руки, — бормочет Каменаши, и да, заплетаясь на каждом слове, но всё равно — это первый раз, когда кто-то назвал его руки (а если честно, то вообще хоть какие-то его черты) красивыми. Ему доводилось слышать «хрупкие», «девичьи» и даже «бесхарактерные», но не — красивые. «Они и правда до странности контрастны», — признаёт он, наблюдая, как коротенькие, плотные пальцы Каменаши прослеживают жилки на его запястье, а у Накамару — пальцы длинные и худые. Но в ладонях Каменаши есть свой шарм, и недаром кольцо, которое на Тегоши смотрелось нелепо, кажется вполне уместным у него на руке. — Такие мягкие, — шепчет Каменаши, прежде чем складывает руки Накамару вместе и похлопывает по ним, как будто получил все требующиеся ему доказательства. — Эти руки не могут убивать. Не то чтобы умением убивать можно было гордиться, и Накамару не знает, почему ему хочется оспорить приговор Каменаши и почему он чувствует, будто в чём-то подвёл его. Позади них Коки яростно визжит в микрофон, и внезапный переход к року заставляет их невольно подпрыгнуть на стульях. — Всё никак не угомонится... — Накамару качает головой, неохотно восхищаясь такой вокальной выносливостью. Каменаши прищуривается, как будто всё это в высшей степени забавно. — Он каждый раз это делает. Засними на телефон, и тебе будет чем шантажировать его целый год. Накамару заинтересованно настораживается. — Так вы часто сюда заглядываете? — Иногда. В прошлом году они затащили меня сюда и заставили выпить двадцать восемь стопок подряд. Меня стошнило как раз там, где сидит Тагучи, — гордо сообщает ему Каменаши. — Круто, — соглашается Накамару, не сумев сдержать гримасу. — А почему двадцать восемь? Каменаши таращится на него в упор. — Ну… потому что мне исполнилось двадцать восемь? Накамару таращится в ответ. — Тебе двадцать восемь? — Да. А ты... пьян? — Мне тридцать один. — Совсем старик, — и Каменаши хватает наглости на самом деле хихикнуть. Накамару хочется вопить, но в итоге он способен только возмущённо прошипеть: — Ты... ты... ты заставлял меня отдавать тебе честь! Я называл тебя «сэр»! Ухмылка Каменаши держится буквально секунду, прежде чем расплывается во что-то больше похожее на хитроватую улыбку. — Это было очень мило, — он приканчивает свой четвёртый стакан и заказывает пятый. — И я всё равно старше тебя по званию. *** Почему-то он совсем не удивляется, что пьяный Каменаши ведёт себя ещё хуже других. Дело не в том, что за остальных ему менее неловко, но, по крайней мере, они держатся в стороне, в отличие от Каменаши, который беспрерывно приваливается к его боку и дует в ухо. Накамару чуть не падает со стула, пытаясь отодвинуться, и не знает, что привлекает больше внимания: заливистый смех Каменаши или его собственные пылающие щёки. В одной из угловых кабинок мужчина в зелёном плаще уже некоторое время наблюдает за ними, и Накамару окончательно решает, что вечеринку пора заканчивать, когда Каменаши начинает карабкаться на барную стойку. Он шипит от боли, когда Накамару стаскивает его обратно, и тот приостанавливается, чтобы перехватить напарника побережнее, хотя и без того не прикладывал особой силы. — Боже, ну ты и неженка, — Накамару никак не предполагал, что когда-нибудь обратится к Каменаши с такими словами. В ответ тот пытается поцеловать Накамару в шею. «Вот что делают с людьми одиночество и переизбыток алкоголя, — хмуро размышляет Накамару, выволакивая Каменаши из дверей «Битбокса». — Превращает даже таких образцовых стоиков, как Каменаши, в изголодавшихся по прикосновениям маньяков». Это единственное объяснение, которое он может дать руке, норовящей пробраться в задний карман его брюк. Сотрудники расходятся небольшими группками, упаковываются в подъезжающие такси и отправляются по домам. — Как-нибудь мы должны обязательно повторить! — радостно заявляет Тагучи, пошатываясь под весом Коки, которого он тащит к такси, взвалив себе на спину. Сейчас, когда его бумажник практически пуст, Накамару не разделяет такого энтузиазма. В итоге ему приходится силой запихнуть Каменаши в свою машину, после того как тот пытается затеять драку с последним оставшимся таксистом. — Да что с тобой такое, что ты везде наживаешь врагов? — спрашивает Накамару, когда Каменаши надёжно пристёгнут ремнём на заднем сиденье. Каменаши гордо скрещивает руки на груди. — Кругом одни идиоты. Кстати, что у тебя с носом? Накамару вздыхает. Очевидно, Каменаши допился до конфликтной стадии и не собирается из неё выходить, что подтверждается, когда он в шестой раз отказывается назвать свой домашний адрес. — Уверен, что хочешь спать на моём диване, а не в собственной удобной постели? — предпринимает Накамару ещё одну попытку. Каменаши отворачивается в сторону и смотрит в окно, прижавшись к нему лбом. Накамару и не понял бы, что он что-то сказал, если бы не запотевшее от дыхания стекло. — Н…б...зопасно. Накамару хмурится и осматривает парковку. Кругом темно и тихо, ни одной живой души. — Что небезопасно? Каменаши не отвечает, и ещё раз вздохнув, Накамару заводит машину и едет к своему дому. Слава богу, время близится к полуночи, а его квартира всего лишь на третьем этаже, так что у Каменаши не слишком много времени, чтобы поднять шум, хотя он всё-таки успевает дотянуться до кнопок лифта и заставить их дважды остановиться не там, где нужно. — Сам не верю, что говорю это… но, по ходу, с тобой проще иметь дело, когда ты трезв, хотя бы отчасти вменяем и сверлишь взглядом дырки у меня в затылке, — бормочет Накамару, прежде чем заталкивает Каменаши к себе в квартиру. Она среднего размера со скромным декором: гостиная (она же кухня) — направо, спальня Накамару — через дверь налево, и повсюду расставлены фотографии его родных. На кофейном столике стопка манги и незаконченный кроссворд из какой-то местной газеты. Накамару ощущает неуютное смущение, когда Каменаши останавливается в центре его гостиной и обводит её взглядом. Темноволосый и одетый в чёрную куртку, он совершенно не вписывается в окружающие серо-белые тона. И аура, заставляющая его казаться раз в десять больше своего реального роста, заполняет комнату настолько, что становится трудно дышать. — Не надо, — говорит Каменаши, когда Накамару тянется, чтобы приоткрыть окно над кухонной раковиной. И когда вот так, стоя под люстрой в его квартире, тот оборачивается к нему лицом, Накамару, наконец видит. Видит их. Лёгкие тени по всему лицу — первые намёки зарождающихся синяков. — Каме, — бормочет он, и его сердце неожиданно грохочет в груди, когда он вспоминает слова, произнесённые в машине. Каме делает шаг навстречу, и Накамару протягивает руку, чтобы лучше осмотреть его лицо... как раз в тот момент, когда Каме ловко огибает его и с распростёртыми объятиями устремляется к вазе, стоящей в углу гостиной. Накамару наблюдает, как он с широченной пьяной улыбкой трётся щекой о гладкие белые бока. — Да ладно?.. Требуется почти час, чтобы отлепить Каме от вазы, и сражение заканчивается разбитым фарфором, разлетевшимся по всему паркету. Плотно обхватив под мышками, он тащит своего упившегося напарника в спальню, подальше от острых осколков, и закидывает его на кровать. Каме падает с протяжным стоном, и даже замедливший движения алкоголь не лишает его меткости, потому что брошенная им подушка попадает Накамару прямёхонько в голову. Накамару позволяет ей упасть, чувствуя, как всё внутри сводит болезненным спазмом. Он не может оторваться от того места, где футболка Каме задралась, а кожа на его груди и боках покрыта припухшими фиолетовыми и сине-зелёными разводами. Как будто кто-то пытался переломать ему рёбра. Причём не раз. Небезопасно. Накамару дожидается, пока Каме заснёт, что происходит достаточно быстро, а потом отправляется в полицейский участок и включает свет у них в кабинете. Чёрная папка — самая толстая на столе Каме, и Накамару сомневается всего секунду, прежде чем раскрыть её на первой странице. К моменту его возвращения домой на часах четверть пятого. Он тихо движется в темноте, бесшумно переступая в одних носках, и, убедившись, что Каме тихо посапывает, запутавшись ногами в простынях, включает небольшой светильник над плитой и усаживается у кухонного стола со стаканом холодной воды. Накамару делает большой глоток и мечтает, чтобы это было что-то сильнодействующее, какой-нибудь бренди многолетней выдержки, которое вырубило бы его в ту же секунду. Потому что теперь он понимает, почему Каме не спит. *** Каме выбирается из кровати, когда солнце уже давно взошло, а Накамару приготовил и даже съел свою часть завтрака. Он проходит через гостиную туда, где Накамару сидит возле кухонного стола, и окидывает его пристальным взглядом. — Хреново выглядишь. Плохо спал? — Вообще не спал, и тебе тоже доброе утро, — Накамару подталкивает к нему тарелку с намазанными маслом и уже остывшими тостами. — Кофеварки у меня нет, но могу подогреть тебе молока. Каме таращится на него, выпучив глаза. — Как это у тебя нет кофеварки? В каком веке ты вообще живёшь? — Он хмурится, но тем не менее откусывает от своего тоста. Стало быть, они не намереваются выяснять, какого чёрта Каме оказался спящим в квартире у Накамару. Ну что ж. У Накамару есть другая тема, которую он хотел бы обсудить. Он внимательно изучает Каме, включая синяк, теперь украшающий его челюсть болезненным фиолетовым потёком. Сейчас, возможно, не лучшее время, чтобы заводить этот разговор, — не тогда, когда Каме лишён своего любимого кофе и в придачу, судя по виду, борется с ужасным похмельем. Но после того как всю ночь фотографии из той папки снова и снова всплывали перед его мысленным взором, Накамару не может больше держать это в себе. Какой бы реакции Каме он ни опасался, все страхи меркнут в сравнении с гневом из-за того, что его оставили в неведении, что его не было рядом, чтобы защитить… — В общем... — начинает он. — Я просмотрел твоё дело. — Мило с твоей стороны, — отвечает Каме, с жадностью вгрызаясь в тост и осыпая крошками весь стол. — Упс… прости... — Я знаю о Синигами. Это заставляет Каме резко вскинуть голову. — Что-о? — Его брови гневно сходятся, и Накамару пытается сосредоточиться на капельке масла в уголке его рта. Это заставляет его выглядеть более глупым. И не таким смертельно опасным. — До того как ты откусишь мне голову, — торопится сказать Накамару, прежде чем Каме и правда бросится на него, — мне бы хотелось напомнить, что вчера ты облевал всё заднее сиденье моей машины, а потом разбил мою вазу, после того как пытался к ней приставать. И я позволил тебе спать на моей кровати. Каме раскрывает рот, словно собираясь что-то возразить, но потом резко захлопывает его. Несколько минут он просто пялится в свою тарелку, а потом спрашивает: — Откуда у тебя вообще взялась ваза? Накамару испускает мысленный вздох облегчения, но остаётся настороже. Он не просто так приготовил завтрак, который можно есть без столовых приборов. Было бы глупо давать Каме потенциальное оружие, перед сообщением о том, как он воспользовался пьяным беспамятством напарника, чтобы сунуть нос в его документы. — Это был подарок на новоселье от моей сестры. — О... — говорит Каме, и уголки его губ расстроенно опускаются. — Я пошлю ей извинительное письмо. Неожиданно Накамару отчаянно хочется потянуться и пригладить ему волосы. Вместо этого он ограничивается осторожной улыбкой. Это безопаснее. — Давай ты сначала постараешься доесть этот тост. Позже, после того как Каме немного трезвеет, он взрывается. Ожидаемо. В конце концов Накамару вынужден расстегнуть свой воротник и продемонстрировать ему образовавшийся на шее внушительный засос, чтобы предотвратить ещё больший взрыв. — Как будто меня на хуй волнует, что ты всё-таки сподобился потерять девственность, ты, ёба... — Это был ты, — прерывает Накамару. — Если не веришь мне, можешь спросить Тагучи. Или бармена. Ты становишься немного... приставучим, когда напиваешься. Каме смотрит на него, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. Накамару снова застёгивает воротник и даёт Каме время прийти в себя, подбирая мангу, которую тот в бешенстве швырнул на пол, пока буйствовал. Закончив, он откашливается и жестом приглашает Каме присесть на диван. — А теперь, когда ты закончил сыпать проклятиями в адрес меня и всего, что мне дорого, давай поговорим о Синигами. *** «Натрия тиопентал, панкурония бромид, калия хлорид». Погружение в кому, паралич мышц и остановка сердца. Ингредиенты смертельной инъекции и излюбленное оружие Синигами. Часть названий Накамару помнит ещё с тех времён, когда сидел возле постели отца в больнице. — Тиопентал натрия — обычный анестетик, но комбинация всех трёх… используется для эвтаназии. — И смертной казни, — с отвращением добавляет Каме. — Мгновенная смерть. Поэтому он и известен как Синигами. Его жертвы выглядят так, словно умерли во сне, естественным и — предположительно — безболезненным образом. Никаких физических следов, если, конечно, он не использует шприц, но были случаи, когда он отравлял пищу. — Постой… известен? Но почему же о нём не трубит пресса? Никакой информации — ни в газетах, ни по… Каме фыркает. — Ты полагаешь, их это заботит? Синигами охотится только на бездомных, сирот, калек — тех, о ком горожане предпочитают не думать. С их точки зрения, он просто избавляет город от лишних ртов, пиявок, присосавшихся к деньгам налогоплательщиков. Накамару вспоминает фотографии: мирно закрытые глаза на бледных лицах детей, валяющихся мёртвыми в грязных проулках, покинутых и забытых. Выброшенных за ненадобностью, точно мусор. И похожую на призрак фигуру в красной маске Но, возвышающуюся над ними, точно демон из преисподней. — Но мы же можем обо всём рассказать и… — Какая-нибудь мелкая газетёнка опубликует нашу историю? Так? А что потом? Послушай, Накамару, Синигами уже ведёт свою охоту годами. Вопрос не в том, известно ли о нём вообще, а в том, кого это волнует. — Каме с силой проводит рукой по волосам, практически дёргая за корни. — Когда он впервые возник в поле зрения, общественность была в панике. Люди перетрусили до смерти: ели только то, что приносили из дома, пили только то, что собственноручно наливали в бутылки… Но потом они поняли, что в действиях Синигами есть логика… что они в безопасности, пока у них есть дом и работа, и пока они относительно здоровы. — Ты тогда уже служил здесь? — спрашивает Накамару, но Каме мотает головой. — Я переехал сюда только несколько лет спустя. Я раскопал всё это, разбирая дела. Был новичком, вроде тебя, разве что не таким старательным, — Каме слегка улыбается, — и Кимуре надо было меня чем-то занять. Разумеется, он не предполагал, что я вцеплюсь в дело, уже четыре года пылившееся на полке. — Четыре года на полке? — Брови Накамару сходятся в центре. — Если он продолжал совершать преступления, то почему никто не пытался его поймать? Каме трясёт головой. — Всё-таки ты не догоняешь… Тебе кажется, что людей больше волнует поимка плохого парня, чем сплетни о богачах и знаменитостях, — Каме бросает на Накамару пристальный взгляд, в котором сквозит отчаяние, как будто он умоляет его понять. — Слушай, Накамару, людям глубоко насрать на всё, что не касается их самих. — Н-но мы же полиция… — И кто нас кормит?! — почти выкрикивает Каме. — Подумай над этим! Мы здесь только для того, чтобы защитить их. Чтобы они чувствовали себя в безопасности. И если они чувствуют себя в безопасности, пока серийный маньяк продолжает убивать безруких и безногих, мы не можем вот так вот просто заявить, что они — ходячие куски дерьма. Мы не можем заставить их бояться — это прямо противоположно цели нашего существования. И если мы начнём вкладывать солидные деньги и ресурсы в дело, которое их не волнует, полиции не поздоровится. Пресса тут же начнёт задавать вопросы, почему это мы тратим денежки налогоплательщиков на поимку Синигами, когда есть более серьёзные угрозы, вроде чёртова мелкого паршивца, сбившего пешехода в тихом квартале благополучной части города! Каме не может отдышаться, и Накамару смотрит, как он озирается по сторонам, словно удивляясь, когда успел вскочить и начать метаться по гостиной. Накамару протягивает ему стакан воды, и Каме берёт его с благодарным кивком. — Я развеял твои прекраснодушные заблуждения? — спрашивает он, сделав глоток и осторожно наблюдая за Накамару, как будто бы тот в любую секунду расплачется от обрушенного на него потока горьких истин. — Я уже большой мальчик, — возражает Накамару, хотя прекрасно сознаёт, что у него даже не было времени, чтобы переварить услышанное. Он подумает об этом позже, когда Каме не будет трястись над ним, как беспокойная мамаша, ждущая, что он вот-вот сломается. Но есть ещё кое-что, что не даёт ему покоя. — Почему же ты занимаешься делом Синигами в одиночку? Почему не позволяешь никому помочь? Накамару практически видит, как воздвигается между ними кирпичная стена, спина Каме напрягается, и он отводит взгляд. Накамару ужасно устал от всего этого. — Попытаешься скормить мне какую-нибудь отмазку, и я расскажу всем в участке о твоих нежных чувствах к моей вазе. — Ты не осмелишься… — Но Накамару смотрит на него с бесстрастным лицом, и в конце концов Каме тихо смеётся. — Я продолжаю тебя недооценивать. — Да, и тебе давно пора это исправить, — отвечает Накамару, и они обмениваются усмешками. Каме падает рядом с ним на диван и крутит головой, разминая шею, а потом наклоняется вперёд с тем же сосредоточенным лицом, какое было у него в тире. — Я, собственно, и не собирался врать. Я просто… не хочу, чтобы кто-то случайно пострадал. Накамару хмурится. — Что ты имеешь в виду? Синигами знает, что ты за ним охотишься? Каме отвечает ему насмешливой улыбкой, но его взгляд остаётся серьёзным. — Учитывая, что я уже полтора года за ним слежу, было бы странно, если бы это было не так. Но проблема в том… что он работает не один. — У него есть сообщники? — Да нет, он одиночка — это уж точно, но, видимо, даже ему нужно что-то есть. Он работает на кого-то. — Разумеется, — Накамару откидывается на спинку дивана. — Бьюсь об заклад, у него отличное резюме. Гулкий смешок Каме теряется в окружающей их тишине. — Не удивляйся, но фирменная техника бесшумного устранения делает Синигами одним из самых востребованных наёмных убийц, — и Каме смотрит на него тяжёлым взглядом, прежде чем продолжает: — потому что даже клан Ямагучи готов платить за его услуги. — Что? — Накамару выпрямляется, и его позвоночник разгибается со щелчком, отдающимся до самого низа спины. — Он связан с якудза? Каме хмуро кивает. — Именно поэтому я не хотел, чтобы ты в это лез. «Это неприятное дельце», — сказал тогда Уэда. До настоящего момента Накамару не сознавал, насколько тот преуменьшил реальность. Чокнутый маньяк, не оставляющий следов, да ещё, как выясняется, находящийся под защитой самого крупного криминального синдиката в городе. Это настолько далеко от привычных ему магазинных воришек, насколько вообще возможно представить, и Накамару не имеет представления, во что он собирается сунуться. Он только знает, что Каме, который носит синяки, как несмываемое тату по всему своему хрупкому измученному телу, уже стоит обеими ногами в воде, готовясь в одиночку встретить прибой. А значит, Накамару не остаётся ничего другого, как замочить свои собственные ноги и встать с ним рядом. *** Комната для допросов находится в задней части участка, и ведёт туда отдельный коридор, который, извиваясь, спускается куда-то в подвальное помещение. Каме говорит, что это психологический трюк, что допрос, по сути, начинается с того момента, как подозреваемый ступает в тускло освещённый проход. — Видишь, тут нет окон? Это их нервирует. Заставляет чувствовать себя в ловушке, несмотря на то, что коридор сквозной и двери есть с обоих концов. Пока они идут, Накамару расстёгивает воротник: ему уже кажется, что воздуха не хватает. Стены здесь из серого, некрашеного бетона, и промозглый холодок просачивается к нему под одежду. Каме видит, как его передёргивает, и усмехается. — Ещё не приходилось бывать тут, внизу? — Однажды, — отвечает Накамару, — с Уэдой. Это случилось в одну из первых недель в участке, когда Каме оставил Накамару в одиночестве куковать в кабинете. Уэда обнаружил его там и предложил прогуляться за компанию. — Пора порыться в извращённом мозгу насильника, — заявил он перед тем, как зашёл в комнату для допросов, не пригласив с собой Накамару, а только бросив на ходу: — Прости, но ты не впишешься в мой стиль. Уэда выглядел радостным, как рождественское утро, но когда он уселся напротив подозреваемого, всё, что мог наблюдать Накамару сквозь прорезанное в двери квадратное пластиковое окошечко, был его затылок. Зато насильник — молодой человек, недавно вышедший из подросткового возраста и настаивавший, что даже не имел понятия, что делает что-то дурное, — видел Уэду очень хорошо. И Накамару помнит такой же холодок, охвативший его, пока он смотрел, как лицо подозреваемого постепенно заливает смертельная бледность, как оно сморщивается, а потом тот ломается и рыдает, уткнувшись в сложенные на столе руки. Происходящее внутри не было слышно по другую сторону двери, но что бы там ни сказал или ни сделал Уэда — это подействовало. — Уэда хорош, — соглашается Каме, при этом неожиданно хмурясь. — И как? Ты чему-то у него научился? Накамару мотает головой. — Да не особо… он выглядел так, словно получал удовольствие. — Ещё мягко сказано. Уэда тащится, заставляя преступников обоссаться от страха. У него особый дар. — И разумеется, это совершенно нормально. Каме ухмыляется. — А как бы ты отреагировал, если бы я сказал, что понимаю его чувства? Накамару отвечает ему бесстрастным взглядом. — Я бы сказал, что не удивлён. Может быть, чуть сильнее напуган, но не удивлён. Смех Каме рассыпается вдоль коридора, отражаясь от стен и немного рассеивая холод. И Накамару улыбается про себя, пока они идут дальше. Коридор абсолютно пуст, и всё же локоть Каме почему-то соприкасается с его собственным. Они останавливаются перед одной из расположенных по бокам дверей с пластиковыми окошечками. — Ты ведь читал его досье, да? — Каме кивком указывает на дверь, и Накамару как раз наклоняется, чтобы заглянуть внутрь, когда его резко отпихивают в сторону. Он едва умудряется восстановить равновесие и, моргая, тупо таращится на Каме, который шипит: — Лучше, чтобы он нас не ждал. — А, точно, — кивает Накамару. — Прости. — Ты никогда не участвовал в допросе, да? — Это умозаключение, замаскированное под вопрос. Накамару хочется возразить, мол, разумеется, участвовал, и не раз, но это было бы неправдой. — Ну… в жизни всегда есть чему поучиться, — замечает Каме с улыбкой, и Накамару знает, что тот сказал это для него. Четыре месяца назад Накамару обозвали бы никчёмной помехой, но уже на протяжении недель… на терпение Накамару Каме отвечает своим. Накамару и не подозревал, что его напарник на такое способен, и он не настолько слеп, чтобы верить, что это даётся легко. Каме всего лишь человек, и Накамару не может находиться рядом с ним просто для того, чтобы «быть рядом», — утешая себя тем, что он защищает Каме самим фактом своего присутствия. Он должен научиться идти с ним вровень. Накамару открывает соседнюю дверь. Внутри панель с какими-то рычажками и кнопками, а стена, обращённая к комнате для допросов, кажется, целиком стеклянная — одностороннее окно, которое позволяет ему видеть, как Каме заходит и садится напротив их подозреваемого, Фунаки Кенто, сухопарого мужчины двадцати с чем-то лет, с длинным шрамом вдоль левой щеки. Скорее всего полученным в одной из разборок, в которых он регулярно принимает участие, — в основном касающихся незаконной торговли оружием. — Его мамаша — любовница большой шишки среди якудза, а значит, скоро Фунаку выпустят под залог, — пояснил ему Каме перед допросом. — Поэтому нам надо извлечь максимум из сложившейся ситуации и заставить его говорить до того, как он от нас ускользнёт. — Почему ты так уверен, что он там был? — в деле стояла пометка о наличии у Фунаки алиби: он встречался со своей девушкой в то время, когда в доках произошла разборка между якудза и китайским торговцем. Около одиннадцати тел было обнаружено на палубе торгового судна, имевшего лицензию на продажу хуан цзю, а отнюдь не боеприпасов. Семеро из них мирно лежали с закрытыми глазами и крошечным следом от укола на шее. — Я видел его, — коротко ответил Каме, сразу же породив ещё десяток вопросов, которые у Накамару не было времени задать. — Шрам от подбородка до самого глаза, знаешь ли, нечасто встречается. Хотя Накамару и не приходилось самому участвовать в допросе, он знаком с процедурой и удивляется, обнаружив, что он единственный наблюдатель в комнате. По правилам тут должен находиться хотя бы ещё один сотрудник, наблюдающий за ходом допроса и за тем, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. И то, что его нет, в то время как Каме там один с опасным преступником с ещё более опасными связями и такой ухмылкой, как будто всё это всего лишь забава… Накамару нервно переступает с ноги на ногу и придвигается поближе к двери, ведущей напрямую в комнату для допросов. Однако оказывается, совсем не Каме нуждается в его защите. В комнате за стеклом — тусклое освещение, две лампы белого дневного света ровно по центру, как раз над небольшим квадратным столом, по одну сторону которого сидит Каме, а по другую — Фунаки, положив на столешницу скованные наручниками руки. Накамару ясно видны их профили, и неожиданно легкомысленное выражение на лице Каме сбивает его с толку. Свет маскирует залёгшие под глазами тени, и впервые Каме выглядит не старше своего возраста. Каме отклоняется на стуле и закидывает руку за спинку в притворном благодушии, на которое Фунаки глупо ведётся. — Давай не будем тянуть резину, — доносится до Накамару через динамики. — Что ты можешь рассказать мне о Синигами? Фунаки ухмыляется, а его голос звучит хрипло, как будто он выкуривает в день ещё больше сигарет, чем Каме. — Если даже мог бы, на кой хрен мне это делать? — Неправильный ответ, — тянет Каме, и пальцы другой его руки легонько постукивают по поверхности стола. Накамару замечает, как бегает туда-сюда взгляд Фунаки, отвлекаясь на постороннее движение. — Правильный был бы: «Какой такой Синигами?» — Понятия не имею, о чём ты толкуешь, — отвечает Фунаки с ещё одной застывшей ледяной улыбкой, и Каме хохочет, запрокидывая голову. Вся его шея открыта и в пределах досягаемости, и Накамару непроизвольно тянется к дверной ручке, когда видит, как ладони Фунаки сжимаются в кулаки. Ничего не происходит. Рука Накамару падает, а сердце бешено колотится в груди. — Лучше, — усмехается Каме. — Но немножечко поздновато. — У меня есть алиби. — Это мило. Кстати, подскажи, как работает этот ваш договор с Синигами? Твои родственнички в якудза следят, чтобы его бумажник не худел, а он подчищает ваш мусор, это понятно, — Каме наклоняет голову, и чёлка падает ему на глаза, — но что произойдёт, если интересы придут в противоречие? Твоя сводная сестра… если ты так её называешь… Полагаю, родственные отношения — запутанное дело, когда твоя мать — любовница, а? Она слепая, не так ли? Я слышал, ты на неё не надышишься. Накамару не знает, откуда Каме раздобыл эту информацию, потому что в досье такого точно не было, но это именно то, что требуется, чтобы стереть улыбку с лица Фунаки, превратив её в оскал. — Мой отец тебя прикончит. Накамару приходилось слышать угрозы и раньше, порой даже в собственный адрес, но никогда прежде они не звучали настолько реально. Не ярость в словах Фунаки пугает его, а спокойствие у того на лице. Безмятежность человека, который знает, что он не один и есть те, кто обо всём позаботятся. Как ни странно, Каме тоже выглядит совершенно спокойным. — А… но вопрос: случится ли это до или после того, как Синигами прикончит его единственную дочь — и, полагаю, последнее светлое пятно в твоей жизни, — добавляет Каме с одной из своих сладеньких улыбочек. — Не знаю, насколько ты знаком с послужным списком Синигами, но Хинами в точности подходит на роль его жертвы. Юная беззащитная калека, не более чем тень для основной части общества… Фунаки наклоняется вперёд, так что край стола врезается ему в грудь. И его слова звучат тихо, но отчётливо. — В этой комнате я не единственный, у кого есть что терять, детектив. В том, как он произносит «детектив», нотка насмешки, не вполне понятная Накамару, но в чём бы ни заключалось предостережение, Каме слышит его. Накамару догадывается об этом по тому, как его пальцы перестают барабанить, рука падает со спинки стула, а сам Каме придвигается вперёд, чтобы прошептать в ответ: — Скажи, где я могу его найти, и Хинами не будет грозить никакой опасности. Их взгляды встречаются на кажущийся бесконечно долгим момент, пока Фунаки, не откидывается назад, хмыкая, словно все происходящее искренне его забавляет. — Я позабочусь, чтобы ты пожалел, что осмелился произнести её имя, — следящие за Каме глаза Фунаки теперь суживаются в щёлки, как у змеи, готовящейся напасть. — И я надеюсь присутствовать в тот момент, когда Синигами погрузит твоего напарника в вечный сон. Накамару требуется секунда-другая, чтобы осознать, к кому именно относится слово «напарник». За это время Каме успевает встать и обойти вокруг стола. — Допрос окончен, детектив? — подначивает Фунаки, и в тот же момент Каме оказывается позади стула и сжимает его шею в удушающем захвате. — Ну уж нет, он только начинается, — шипит Каме. — Мы оба знаем, что твой папочка скоро пришлёт кого-нибудь, чтобы его дорогого внебрачного сыночка выпустили под залог, но теперь у нас есть доказательства того, что ты угрожал сотруднику и, к тому же, признался, что связан с Синигами. — Ты грёбаный идиот, если надеешься, что это удержит меня за решёткой, — едва выталкивает Фунаки, пока его пальцы скребут по предплечью Каме. — Но, видишь ли, я на это не надеюсь. Но я уверен, что это несколько продлит твоё пребывание здесь, и только от тебя зависит, насколько оно будет комфортным. Поверь, мы можем сделать его очень неприятным, — Каме усиливает захват, и сгиб его локтя сдавливает шею Фунаки. — Итак, Синигами… как он выглядит? Где его искать? Фунаки отчаянно ловит ртом воздух, его тело конвульсивно содрогается в попытках вздохнуть. Ноги скребут по полу под столом, лицо начинает синеть, и Накамару помнит это чувство — жжение и боль. Тот не смог бы ответить, если бы даже захотел, но Каме слишком увлёкся, чтобы осознать это. Накамару врывается в дверь и оттаскивает его прочь прежде, чем Фунаки испустит последний вздох. Несмотря на все повреждения, скрывающиеся под одеждой Каме, Накамару приходится приложить неожиданно много силы. Они борются, и дело заканчивается тем, что Каме разворачивается к Накамару и заезжает локтем тому в подбородок, так что он отшатывается назад и ударяется об стену. На какой-то миг перед его глазами ничего, кроме кружащихся звёздочек, а когда ему наконец удаётся их сморгнуть, Каме уже устремился к Фунаки, валяющемуся на полу и захлёбывающемуся от внезапного избытка кислорода. Накамару вцепляется Каме в руку, вытаскивает его в соседнюю комнату, прежде чем тот успевает заехать носком ботинка Фунаки в живот, и не даёт ему промолвить и слова. — Какого хрена ты там творил? — грохочет Накамару, и такое чувство, как будто это его только что едва не придушили до смерти, судя по тому, что он не может нормально вздохнуть. — Ты же едва не убил его на фиг! Каме — тугая пружина сопротивляющихся мускулов и гнева, сплошного бесконечного гнева. Он прожигает Накамару насквозь, стоит их взглядам столкнуться. Но когда Каме наконец отвечает, его голос звучит тихо и бесстрастно. Обвиняюще. — Я знал, что ты не сможешь с этим справиться. Накамару чувствует, как что-то внутри него опускается. Но ему известно, что хорошо, а что — плохо, и то, что произошло сейчас — не просто неправильно. Это безумие. Каме только что едва не прикончил сына человека, обладающего властью и связями в криминальном мире. Если бы ему это удалось, он, по сути, подписал бы себе приговор — из тех, которые заканчиваются мёртвым телом, сброшенным глубокой ночью куда-нибудь в реку. Накамару не знает, как выразить свой ужас словами и не позволить ему поглотить себя целиком. И он не хочет даже задумываться о том, как запросто Каме едва не убил кого-то голыми руками. Ему не до того, чтобы бояться Каме, когда он боится за него. — Это незаконно, — всё, что он может сказать. Но Каме не собирается прощать. — Так отправляйся обратно в свою деревню, если боишься замарать руки, — Каме давно уже не смотрел на него с таким выражением: как будто всё, что он видит, — досадная неопытность и помеха. — Мир далёк от книжной справедливости, Накамару. И ты ничего не добьёшься, если будешь действовать строго согласно закону… Закону, который позволяет дерьму вроде него, — Каме кидает взгляд в окошко, и они видят, как Фунаки, прислонившись к ножке стола, делает судорожные вздохи, — оставаться безнаказанным. Как думаешь, сколько людей погибло, из-за того, что этот ублюдок доставил оружие не в те руки? Закон — это всего лишь политическая игра. Он что-то значит, только если ты слишком беден или ни хрена не значишь в этом мире. — Или если ты поклялся его охранять, — добавляет Накамару в наступившей тишине. Здесь, в мегаполисе, он узнал о многом, о чём и понятия не имел в своём маленьком благополучном городке. Когда он оглядывается назад, ему иногда кажется, будто тот находился на другой планете, на далёком таинственном острове, где Накамару мог гордиться своим значком и без малейшего сомнения утверждать, что это всё, что ему нужно, чтобы защищать людей. Часть его стесняется своей прошлой наивности, в то время как другая — продолжает за неё цепляться. Правда Каме не отменяет той правды, которая уже ему известна. — Нарушая закон, ты просто окажешься в тюрьме, и это тоже никому не поможет, — мягко говорит Накамару. Вот только Каме почему-то слышит в этом угрозу, и это ранит сильнее, чем всё остальное. — И кто меня заложит? Ты? — Голос Каме сочится ядом, и Накамару отшатывается от плохо замаскированного обвинения. Он делает шаг назад и таращится на напарника, пытаясь понять: он что, серьёзно?.. Как будто бы Накамару может… Он хватает Каме за запястье, прежде чем тот успевает выскочить в коридор. — Я тебе не враг. Я никогда не буду тебе врагом, — Накамару сглатывает, когда Каме оглядывается через плечо, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я твой напарник. — Тогда забудь вечерние сказки своего отца, пока они не привели нас обоих в могилу. Накамару замирает, чувствуя, как его передёргивает. Он сам виноват, что дал Каме эту возможность, дал ему что-то, что можно бросить ему в лицо, как пощёчину. — Не смей говорить о моём отце. Улыбка Каме похожа на узкий разрез и полна презрения. — Вот как? Тогда не прикасайся ко мне. Мгновение… и Накамару отпускает запястье Каме и смотрит, как его невысокая фигура скрывается за дверью.
|
@темы: перевод, фанфики, Без сахара, без сливок
-
-
14.09.2015 в 22:59не комфортноне нравится))Неф, встречное предложение - жертвую Марусику 20 своих килограмм, половину прям щас, остальное может брать частями
-
-
14.09.2015 в 23:04У Джина очень красивые руки, с красивыми длинными пальцами.
К ним бы еще и самый примитивный бы маникюрУ остальных, кроме каменашиных "мясистых", тоже достаточно красивые руки
-
-
14.09.2015 в 23:16-
-
14.09.2015 в 23:19каждую часть читаю с большим удовольствием)
-
-
14.09.2015 в 23:20Доставки Мару как минимум в Москву, а мы между делом подъедим, тьфу ты, то есть подъедем))
-
-
14.09.2015 в 23:23-
-
14.09.2015 в 23:42-
-
14.09.2015 в 23:47У Джина да, красиво. Вообще хорошо слепленный вьюнош.
девочки, я с вами на передачу Марусику)) будем из него мощного красивого Нагасе лепить))
Уэда прям реабилитирован . Хороший мальчик, комфорт любит))
-
-
15.09.2015 в 00:02Кстати, все заметили, что Накамару перестал думать о напарнике, как о Каменаши, и теперь мысленно называет его Каме, и в какой именно момент это произошло?
kristiana, chujaia, Nefritica, ну вот опять я опоздала к
раздачеотдаче(( Потому что если к вам присоединюсь я, то получится не Нагасе, а Эгава-сан-
-
15.09.2015 в 00:34-
-
15.09.2015 в 00:54-
-
15.09.2015 в 20:19-
-
15.09.2015 в 21:05Я когда Рескью смотрела, мечтала а втором сезоне. Где дед-спасатель Марусик гоняет резвого наглого новичка Каме. Да я б даже почитала такое) увы, не снимают
Кстати, ты упоминала, что Каме еще с какой-то вазой нежничал . А можно ткнуть носом? А то я прям порниклась пейрингом. После Каме/еда и Каме/бита конечно.
-
-
15.09.2015 в 21:24Каме с вазой я встречала только в фиках, из которых отчетливо помню только вот этот и еще один фик scorch66, только КамеНо. Потом, если дойдут руки, может, мы его тоже переведем))
-
-
15.09.2015 в 21:56конькорм, ему, мне кажется, можно пересаживать жир бесконечно-
-
15.09.2015 в 22:06дык не услышат)) я ж давно хочу борзого Каме и дораму для всей группы, как у смапов или арашей.
Nefritica,
мы этого коня укомплектуем))
-
-
15.09.2015 в 22:07надо будет к автору залезть. Я иногда англ пользую, но русский лучше)'
-
-
15.09.2015 в 22:31-
-
15.09.2015 в 23:33а что, первый джонис сумоист это круть!
-
-
15.09.2015 в 23:41он же раздавит Каме!фанаты нам не простят-
-
16.09.2015 в 00:35Каме мальчик умный, залезет. На кого покрасивше. А с Марусиком домами дружить будут
Подозреваю, что проблемы только с фанатами
-
-
16.09.2015 в 07:42-
-
16.09.2015 в 08:32да все хороши. Просто нам реакцию не японок понять легче
-
-
16.09.2015 в 09:21-
-
21.09.2015 в 10:56Во-первых, поскольку я передала автору ваши восторженные отзывы, она сказала, что в свое время начинала придумывать продолжение, но без особой надежды, что напишет, но теперь, возможно, действительно за него возьмется. Мне бы этого очень хотелось, а вам?
Во-вторых, собственно по поводу вазы: "Что касается Каме/ваза, то да, это совершенно точно канон... ну вроде того, потому что это основано на слухе/сплетне/репорте. Примерно как с историей о пьяном Каме, спорящем с таксистом - это слухи, но фандом любит поиграться с ними (я уж точно))) Скажем так, это фанон, основанный на канонном слухе?
О! подруга нашла для меня ссылку: Каме/ваза основана на словах человека, который якобы видел Каме в баре: "Однажды, Каме обнял большую вазу и пытался с ней заговорить. Она разумеется не отвечала. Каме вздохнул и сказал: "ты такая скучная!"
Что касается залезания на барную стойку, то это не канон, или во всяком случае scorch66 об этом не знает. А вот зато Каме, сидящий на кухонном столе у Накамару может быть неосознанно основан на этой фотографии:
читать дальше
-
-
21.09.2015 в 13:24*робко тянется* мы за проду))
ага, про Каме/ваза интересно. получается этакой фанонный канон)) ну будем в трупейринги переводить))
-
-
21.09.2015 в 15:13Здорово, что из фиков можно узнавать какие-то неофициальные факты из жизни Каме, я вот вообще почти ничего не знаю. Очень познавательно.
Спасибо!!!!!
-
-
21.09.2015 в 20:25Пигмалион хренов-
-
21.09.2015 в 21:34Greenday49, да, вот так встретишь пару раз и поневоле полезешь искать, откуда ноги у этой информации растут. Но в данном случае я не знала бы и откуда начать.
chujaia, Пигмалион хренов
Скажи спасибо, что он ее не сам вылепил, а то если лепим мы также, как рисуем... что-то весьма неожиданное могло появиться.
-
-
21.09.2015 в 21:42а то если лепим мы также, как рисуем... что-то весьма неожиданное могло появиться
они ж в каком-то картуне лепили вазочки. нууу, все вполне традиционно получалось))