 Название: Без сахара, без сливок - 4/5 Оригинал: No Sugar, No Cream — scorch66 Перевод: somewhere_there Беты: Дила, Nefritica, chujaia Пейринг: Накамару Юичи / Каменаши Казуя Рейтинг: PG-13 Предупреждение: АУ, насилие, упоминание эвтаназии Краткое содержание: Накамару чтит букву закона превыше всего. Но вот он переходит в новое отделение, где начинает играть роль «хорошего полицейского» при «плохом полицейском» Каменаши. И он полон решимости быть хорошим напарником, хотя бы для того, чтобы спасти Каменаши от самого себя. Часть 4/5 — Что-то снова произошло между вами двумя? Они сидят в столовой, и Накамару понимает, что не нужно быть гением, чтобы заметить, как Каме заходит, наполняет свою чашку и снова удаляется, полностью его игнорируя. В какой-то мере Накамару хочется подойти и дать ему подзатыльник — за то, что он ведёт себя как полный болван, за то, что не захотел увидеть, что в словах Накамару тоже был смысл, а просто взял и опять превратил его в изгоя. Накамару пожимает плечами, не желая вдаваться в подробности. Ему интересно, известно ли Тагучи про Синигами, или про то, как Каме добывает у подозреваемых информацию, но неожиданная мысль заставляет его нахмуриться. Ведь Тагучи — хакер, который ежедневно обходит закон, так что, возможно, он не увидел бы в методах Каме ничего неправильного. Они бы, наверное, хорошо сработались. — Ты выглядишь так, будто проглотил что-то горькое, — замечает Тагучи, передавая ему кувшинчик со сливками, который Накамару умышленно игнорирует. Тагучи смотрит на него с сочувствием. — Казуя может быть сложным человеком, но у него благие намерения. Он упрям, не переносит, когда оказывается неправым, да и вообще характер у него не ахти... и это только верхушка айсберга, объясняющего, почему напарники у Казуи недолго держатся, но… Накамару ставит свой стаканчик на стол с такой силой, что кофе перехлёстывает через край. — На самом деле он не так уж плох, — враждебность в собственном голосе удивляет его не меньше, чем его собеседника. Накамару занимает себя тем, что вытирает пролитый кофе салфеткой, и старается не встречаться взглядом с Тагучи и стремительными вычислениями у того в голове. Стул тягуче скрипит, когда он встаёт. — И тебе следует перестать называть его так, если это то, что ты о нём думаешь… — Чего? — таращится на него Тагучи. «Казуя». Губы Накамару сжимаются в отвращении. — Он всё ещё мой напарник. «Не твой». Накамару выкидывает свой стаканчик в мусорное ведро. Голос Тагучи доносится до него прежде, чем дверь в столовую успевает захлопнуться: — Я собирался сказать, мне кажется, ты ему нравишься… И Накамару замирает на выходе, хотя это что-то, что он знает и сам. Он видит Каме, покидающего кабинет с курткой, переброшенной через руку, и Глоком, пристёгнутым к ремню, и следует за ним. Если бы он не нравился Каме, Накамару продержался бы в участке от силы неделю, а уже прошли месяцы. Он знает привычки Каме лучше, чем свои собственные, — и хорошие, и плохие. Именно поэтому он не может уйти. Накамару не знает, когда его приоритеты успели измениться с «Я здесь, чтобы защищать жителей этого города» на «Я здесь, чтобы защищать тебя». Может быть, это произошло, когда он увидел Каме лежащим в своей кровати со сплошным кровоподтёком на рёбрах. А может быть, это случилось гораздо раньше, когда он периодически замечал Каме спящим за столом, с головой, опущенной на открытое дело. Это вообще могло случиться ещё до того, как он впервые с ним встретился, когда Каме был всего лишь призраком в пустом кабинете и Накамару потребовался всего один взгляд на его стол, чтобы понять, что забота о себе — это что-то, о чём его новый напарник даже понятия не имеет. — Что ты творишь? — шипит Каме, когда Накамару проскальзывает на пассажирское сиденье его машины. Накамару пристёгивает ремень безопасности и ждёт, когда Каме заведёт мотор. Ему кажется, что его намерения предельно ясны. — Я еду с тобой. Каме пялится на него. — Ты даже не знаешь, куда я направляюсь. — Нет, — спокойно отвечает Накамару, — но я догадываюсь, что это будет связано с чем-то смертельно опасным. Он слышит, как Каме бормочет себе под нос: — Ты такая заноза у меня в заднице, — но машина начинает двигаться, и Накамару всё ещё в ней. — Похоже, это у нас взаимно, — парирует он и ловит лёгкую тень улыбки. *** Слежка… в реальности она оказывается куда скучнее, чем в кино. Прошло уже почти два часа с тех пор, как Каме припарковал машину на некотором расстоянии от полуразрушенного, закрытого на капитальный ремонт здания. Последние закатные лучи давно угасли, и силуэты двух сидящих в машине полицейских практически неразличимы в ночной темноте и ещё более глубокой тени растущего по соседству кустарника. — Ну и как ты узнал, что передача наркотиков произойдёт именно здесь? — спрашивает Накамару. Они поджидают наркоторговца, известного под кличкой «Ворона». «Потому что одевается в чёрное?» — уточнил Накамару, и Каме фыркнул: «Половина преступников предпочитает одеваться в чёрное. А «Ворона» — от марсовой площадки, самого высокого наблюдательного поста на судне, которое ещё называют «вороньим гнездом». Он ведь не какой-нибудь мелкий продавец наркоты, всё, что происходит в городе, известно ему гораздо лучше, чем нам». И Каме уверен, что он связан с Синигами. — Я отследил все больницы и медицинские учреждения, но ни в одном из них не замечено таинственного исчезновения лекарств, — объяснил он Накамару по дороге сюда, — то есть Синигами получает препараты для своих смертельных инъекций из криминальных источников. Трус вроде него не рискнёт связываться со слишком уж крупными акулами, а значит, Ворона — самый логичный кандидат. Теперь, в тёмном салоне машины, Каме делает долгую затяжку, не сводя глаз с покинутого здания, и дымок тянется у него изо рта, словно отлетающая душа — Просто я держу глаза и уши открытыми. И иногда мне удаётся изловить крысу, которая может при должном убеждении пропищать хоть что-то полезное. — Понятно, — говорит Накамару. — То есть ты занимаешься этим постоянно. Те кровоподтёки на рёбрах тоже оттуда? У крысы оказались более острые когти, чем ты ожидал? — Можно и так сказать, — Накамару хмурится, наблюдая, как Каме стряхивает пепел о краешек приоткрытого окна. Весь вечер он кормит Накамару вот такими рассеянными ответами, ограничиваясь полуправдой, когда не удаётся полностью игнорировать вопрос. Ночь довольно душная, и с каждой новой минутой салон машины кажется всё теснее. В здании на другой стороне улицы — по-прежнему тихо. Нет даже ветерка, который мог бы шуршать в листве, заглушая звуки шагов. — Уверен, что твоя крыса не пропищала тебе, когда это всё произойдёт? — спрашивает Накамару, и он совсем не хотел, чтобы это прозвучало как обвинение, просто целые часы ничегонеделания действуют ему на нервы. Но на настроении Каме тоже сказывается продолжительное сидение в замкнутом пространстве, и Накамару жалеет, что вообще открыл рот, когда Каме разворачивается на своём сиденье, чтобы наградить его уничижительным взглядом. — Ах, простите! А ты ожидал, что это удовольствие? Посидеть, развеяться под стаканчик винца, пока преступники сами наденут наручники и выстроятся перед тобой? — Я не это имел в виду, — бормочет Накамару. — Просто, кто знает, может, твоя крыса соврала и пропищала заведомо ложную инфу? — Так проваливай, — выпаливает Каме и тушит сигарету в пепельнице на приборной панели. — Тебя вообще сюда никто не звал, так что не трать своё драгоценное время. — О боги, — с сарказмом замечает Накамару. — Тебе ещё никто не говорил, как по-взрослому ты себя ведёшь? — Вряд ли человек, таскающий в своём кармане конфеты, имеет право мне на это пенять. — Лучше уж я буду зарабатывать кариес, чем травить свои лёгкие, — парирует Накамару и морщится, когда Каме демонстративно извлекает следующую сигарету, словно что-то пытается доказать тем, что специально вредит собственному здоровью. Как оригинально. — Ты хотя бы знаешь, чем она напичкана? Каме пожимает плечами. — Ужасным ядом? До того как он успевает прикурить, Накамару выхватывает сигарету у него из руки и выкидывает в окно. — Ну и… на кой ты это сделал? — хлопает глазами Каме, таращась на Накамару так, как будто никогда раньше его не видел. — Ты ведь знаешь, что она не последняя, да? — Я не собираюсь сидеть здесь с кем-то, кто смолит одну за другой, — объясняет Накамару, отбирая у Каме зажигалку и выкидывая её туда же. Вообще-то это вполне могло стать причиной его насильственной смерти, вот только Каме всё ещё пялится на него с ошарашенным видом. Накамару лезет в карман и вытаскивает оттуда ириску, прежде чем тот успеет собраться с мыслями. — Вот, попробуй лучше это. Каме смотрит на протянутую конфету с таким подозрением, будто это граната. — Ты ведь даже ни капельки не сожалеешь, да? Накамару мотает головой. — Бери. Она гораздо лучше на вкус, и изо рта не будет разить, как из пепельницы. К его великому удивлению, Каме… берёт ириску. Причём не для того, чтобы швырнуть её в Накамару. Вместо этого короткие ногти аккуратно, ни разу не порвав, подцепляют обёртку, и Каме со странной осторожностью разворачивает коричневый кубик. Он закидывает ириску в рот, засовывает за щёку и улыбается так загадочно, что Накамару невольно спрашивает: — Ты чего? — Ничего, просто это немного забавно, — отвечает Каме с ириской во рту, — что мы с тобой оказались напарниками. Странная комбинация. Накамару старается не хмуриться. — Это почему же? — Потому что, — Каме расправляет на ладони фантик, — ты — сплошная сладость, а я — яд. — Прости, — неожиданно говорит Накамару и торопится пояснить: — не за то, что выкинул зажигалку, а за то, что случилось раньше. Во время допроса. Я сожалею, что тебе помешал. — Ничуть не сожалеешь, — возражает Каме, посмеиваясь. В его словах уже не чувствуется гнева. — И ты наверняка помешаешь мне снова, если я попытаюсь придушить ещё какого-нибудь подозреваемого. Накамару беспомощно моргает. На это даже нечего возразить. Но он помнит, как Уэда заставил насильника сознаться, не тронув его и пальцем, и знает, что должен существовать иной выход, не предполагающий, что он будет стоять в сторонке, пока Каме станет пачкать свои руки. — Мы можем попробовать другой подход, — быстро предлагает он, пока Каме вроде бы в благодушном настроении и готов слушать. — Что-то типа комбинации «хороший полицейский и плохой полицейский». Как ты правильно сказал: всё дело в психологическом воздействии. Нам нужно просто заставить их чувствовать угрозу жизни без того, чтобы на самом деле… эээ… приводить её в исполнение. Каме смотрит на него, склонив голову набок. — А ты странный, знаешь? Я всё пытаюсь понять, то ли ты слишком хороший, то ли просто дурак, что так беспокоишься за бедных, несправедливо обиженных преступников, превращающих нашу жизнь в ад. — Я вовсе не о них беспокоюсь, — возражает Накамару и видит, как в полумраке Каме коротко улыбается. — Я тронут. Накамару на мгновение отводит взгляд, чтобы смахнуть несуществующий волосок с рукава своего костюма. — Подумай об этом, ладно? Мы можем развязать им языки, просто напугав их до полусмерти. И не нужно будет на самом деле их трогать? — У-у-у, жа-алко, — Каме рассасывает ириску с громким и совершенно неприличным чмоканьем. — Мне нравится — трогать… И то, как он произносит это, заставляет Накамару покраснеть и снова отвести взгляд. Они погружаются в молчание, и в итоге Накамару стукается коленом о бардачок, пытаясь подвинуться и расслабить затёкшую спину. Ночь становится всё темнее, а единственное освещение, которое они могут себе позволить, — это далёкие уличные фонари. В здании напротив по-прежнему пусто и уныло, и Накамару чувствует, как внутри него зреет богатырский зевок. Рядом с ним тело Каме тоже расслаблено в сонной дремоте, но глаза продолжают внимательно следить за тем, что происходит снаружи. — Как ты вообще выносишь это в одиночку? — размышляет Накамару вслух. — Я имею в виду, тебе не становится до смерти скучно? — Я знаю, чем себя занять, — бормочет Каме, и Накамару чувствует, как его лицо снова заливает краска, когда он пытается представить, чем таким может заниматься Каме в одиночестве в машине ночью. Медленная усмешка, расплывающаяся у того по лицу, подсказывает ему, что это не прошло незамеченным. — У тебя на удивление грязное воображение, детектив Накамару. — Что случилось с твоим прошлым напарником? — Это откровенная попытка сменить тему, но вопрос и правда мучил Накамару уже некоторое время, с тех пор как он вошёл в кабинет Каменаши и увидел пустой стол. А недавний разговор с Тагучи снова пробудил его интерес. Лицо Каме на мгновение застывает, но потом он фыркает. — Моим последним напарником был Уэда, и мы поставили друг другу по фингалу. Это было наше парное украшение. — Постой… Уэда? — Уэда. А перед ним был Тагучи, а ещё до того — Коки. — У тебя что, весь участок перебывал в напарниках? — Накамару не знает, почему испытывает такое раздражение. Не то чтобы кто-то из них задержался надолго. Лицо Каме хмурится в раздумьях, и он считает что-то на пальцах, прежде чем снова встречается с Накамару взглядом. — Почти. Кимура предложил повышение любому, кто сумеет остаться моим напарником больше месяца. Уэда продержался меньше недели. — А я? — Ты пока побил все рекорды, — Каме смеётся, когда очевидно успокоенный Накамару расслабляется и откидывается на сиденье. Ну да, допустим, ему хочется немножко позлорадствовать, а что такого? И всё же такое ощущение, что он по-прежнему что-то упускает, потому что, если исходить из того, что говорил ему Каме, тот уже работает в центральном городском участке несколько лет, а Коки, Тагучи и Уэда вместе взятые не пробыли его напарниками и одного года. Должен быть кто-то ещё — до них, оставивший после себя пустоту, которую они безнадёжно пытались заполнить… — Твоего… твоего первого напарника убил Синигами? — он съёживается, услышав собственный вопрос, и пытается скорее оправдаться под ошеломлённым взглядом Каме: — Ну, я имею в виду… Я просто подумал… Из-за твоей одержимости им… Я имею в виду, Синигами… — Если бы он сейчас мог завести машину и переехать самого себя к чёртовой матери, он бы так и сделал. — Прости… Я обычно не такой бестактный. — Обычно — нет, — соглашается Каме, — но ненамного. Кстати об одержимостях, как насчёт твоей одержимости моими прошлыми напарниками, а? «Это — не одержимость», — хотел бы возразить Накамару. Ему просто хочется знать обо всех людях, которые присутствовали в жизни Каме и оставили в ней свой след. Он хочет знать, всегда ли Каме был таким противником командной работы, или неприятное происшествие в прошлом изменило его, заставив думать, что лучше уж быть самому по себе. Но он не говорит ничего такого, просто упрямо смотрит, пока Каме не запрокидывает голову, с хрустом разминая шею. Он переводит взгляд куда-то на ветровое стекло и испускает усталый вздох. — Мы преследовали преступника, похитившего троих детей мэра. Гнались за ним по пятам, когда он развернулся и выстрелил. Напарник упал, но рана не была смертельной… так что я… продолжил погоню. — Каме облокачивается на руль, вглядываясь во что-то гораздо более далёкое, чем расположенное перед ними здание. — Мой напарник вышел из больницы, убеждённый, что я бросил его ради повышения и разворота в газетах. И щедрого вознаграждения, изначально назначенного мэром… И в итоге он бросил меня в ответ. Воспоминания клубятся в наступившей тишине, пока Накамару не спрашивает: — А ты… правда?.. «Бросил его?» — заканчивает за него молчание, и он не понимает, откуда вообще взялся этот вопрос и почему он задал его, если ответ ему прекрасно известен. Но слова уже вылетели, и Накамару осознаёт, что это совершенно не то, что нужно было сказать, когда плечи Каме мгновенно каменеют. Но его лицо, когда он медленно, как будто всё ещё не веря в то, что услышал, оборачивается к Накамару, абсолютно бесстрастно. — Я оставил его истекать кровью на мостовой с пулей в плече, если ты об этом хотел спросить, — голос Каме понижается до холодного как лёд шёпота. — Возможно, это заставит тебя передумать — стоит ли быть моим напарником. Накамару готовится выпалить поспешные, но искренние извинения, когда слышит тихое потрескивание гравия под шинами и, выглянув в окно, видит две подъезжающие машины. Он едва успевает запомнить номера, прежде чем они скрываются под крышей парковки, а Каме уже торопливо записывает цифры на наружной стороне пустого кофейного стаканчика. — Что предпримем? — сердце Накамару грохочет в груди, а рука инстинктивно ложится на рукоять пристёгнутого к ремню Глока. Каме смотрит в лобовое стекло, неподвижный настолько, что даже, кажется, не дышит. Такое ощущение, что он ждёт какого-то сигнала. Его лицо напряжено, а всё тело натянуто, как у хищника, затаившегося в высокой траве в ожидании подходящего момента для броска. Просочившийся в салон ветерок слабо шевелит его волосы. Звук выстрела вспарывает ночную тишину. Каме выскакивает из машины, Накамару торопится за ним, и его внезапно вспотевшие пальцы скользят по дверной ручке. — Держись рядом и делай то же, что я, — приказывает Каме через плечо, устремляясь через дорогу с прижатым к груди Глоком. Больше никаких указаний, и Накамару изо всех сил старается не отставать и только жалеет, что они потратили все эти часы в машине не на обсуждение того, что произойдёт, когда они наконец из неё выберутся. На парковке царила бы кромешная тьма, если бы лучи фар, перекрещиваясь, не образовывали своего рода освещённый просцениум. Каме и Накамару прячутся за одной из бетонных колонн, достаточно близко, чтобы ясно видеть лужу крови, вытекающую из упавшего на бетонный пол тела, над которым застыл лысый мужичонка с короткой, завязанной в узел бородкой, одетый в длинный чёрный плащ с обтрёпанным подолом. — Гони сюда свой товар, Ворона, — громко приказывают откуда-то из темноты, и в круг света выступает мужчина со светлыми прядями в волосах и татуировкой в виде зелёного дракона, обвивающей предплечье. За ним следуют ещё два таких же массивных и татуированных бандюгана с винтовками наперевес. — У н-нас же был уговор, — заикается Ворона, и Дракон ухмыляется от уха до уха. — Разве? Не думаю, что ты сейчас в том положении, чтобы диктовать цену, — Дракон лыбится на мёртвое тело у своих ног. — Не очень умно с твоей стороны было взять с собой только одного телохранителя, а? Но видимо, правду люди говорят, что ты не можешь позволить себе большего. Накамару чувствует, как его грубо тянут за руку, заставляя отвернуться от этой сцены. Он стоит, прижавшись спиной к колонне, и пытается выглядеть по возможности спокойным и собранным под изучающим взглядом Каме. Он в порядке. Ну да, он перепуган до смерти, но он стреляет не хуже Каме и готов прикрыть ему спину. — Нам нужен Ворона, — шепчет Каме. — Живой. — Что насчёт остальных? Каме окидывает его тяжёлым взглядом. — Целься, чтобы обездвижить, если кишка тонка — убить. Я выстрелю с другой стороны, а ты снимешь их, когда они отвернутся. Темнота нам на руку. — А как же Ворона? — выдыхает Накамару. — Он сбежит. — Предоставь его мне. Накамару отвечает коротким кивком, и Каме, скользя от колонны к колонне, перемещается на противоположный край парковки, но перед этим приостанавливается, чтобы крепко, успокаивающе пожать Накамару плечо. И это удивительным образом поднимает его боевой дух. Он держит пистолет наготове, наблюдая, как Каме прицеливается. «Ты не один. Ты никогда больше не будешь один». — Делай свой ход, Ворона, или нам придётся закончить с игра… Оглушительный выстрел, и Дракон падает на асфальт. Первая пуля Накамару уходит мимо, чуть выше плеча одного из татуированных охранников — чёрт, чёрт, чёрт! Следующая попадает ровно в середину накачанного бицепса, и винтовка падает на пол. Другой телохранитель палит в ту сторону, где находится Каме, и требуется только одно сердитое нажатие на спусковой крючок, чтобы он скорчился над своим пробитым коленом. Каме выскакивает из тени и проносится мимо подбитых якудза. И нет времени на предостерегающий выкрик, когда Накамару видит, как чувак, которому он прострелил бицепс, хватается за нож и здоровой рукой замахивается Каме в спину. Выпущенная Накамару пуля будет лучшим предупреждением. Лезвие вспарывает куртку Каме в последний момент перед тем, как бандит начинает валиться на пол, теперь уже с двумя перебитыми руками. — Найди Ворону! — кричит Накамару, и Каме не останавливается. Благодарности подождут. Выскочив из собственного укрытия, Накамару отбрасывает винтовки как можно дальше от валяющихся на бетоне окровавленных тел и не удостаивает раненых охранников повторного взгляда, поспешно выбегая в направлении, в котором перед этим скрылся Каме. Звуки борьбы приводят его наружу, и в паре метров перед собой он видит клубок из двух сцепившихся тел, катающийся посередине дороги. — Каме! — кричит он, но ответа нет, и Накамару не рискует стрелять, не зная, которая из тёмных фигур — его напарник. — Вот ведь чёрт… — и он со всех ног бежит к ним. Когда он уже оказывается совсем рядом, клубок распадается, и Каме отлетает назад, а Ворона поднимается на ноги, с пистолетом Каме в руке. — Видимо, я должен благодарить тебя за своё спасение, — Ворона издаёт полузадушенный смешок. — Ну что ж, надеюсь, на том свете тебе воздастся. Нет времени, чтобы думать или целиться. Действуя чисто инстинктивно, он прыгает вперёд, ударяясь в бок Каме и обрушивая его наземь в то самое мгновение, когда Ворона нажимает на спусковой крючок. Накамару закрывает глаза и напрягается в ожидании боли от вонзающейся пули. Когда проходят секунды, а боли всё нет, страх заставляет его глаза распахнуться, но лежащий под ним Каме тоже кажется целым и невредимым. Он широко улыбается, глядя на Накамару снизу-вверх, и только в этот момент Накамару понимает, что не слышал выстрела. Где-то позади них Ворона матерится, снова и снова нажимая на спуск разряженного Глока. — Это было очень мило с твоей стороны, — говорит Каме, и когда он поднимается, его губы легонько касаются щеки Накамару. — Я позаимствую это буквально на секунду. Накамару чувствует, как пистолет выскальзывает из его руки в руку Каме, и секундой спустя слышен выстрел, сопровождающийся воплем боли. Накамару разворачивается и видит, как Ворона падает на колени с раной в бедре. Когда он поворачивается обратно к Каме, тот всё ещё сияет ослепительной улыбкой. — Мой герой. Но Накамару чувствует себя полным идиотом. *** — Прекрати вертеться! — рявкает Накамару, пытаясь забинтовать руку Каме. Нож вонзился глубже, чем он думал, и хотя рана всё-таки не требует швов, из неё вытекает столько крови, что Накамару чувствует дурноту. — Из тебя вышел бы хреновый врач, — замечает Каме. — Никакого терпения. — Уж не тебе об этом говорить. Они снова в квартире у Накамару, потому что Каме отказался и от больницы, и от появления в участке с раной в руке. Он восседает на кухонном столе и болтает ногами, хотя Накамару уже несколько раз просил его прекратить. — Упс, — произносит он, улыбаясь без единой капли сожаления, когда практически заезжает ногой Накамару в бок, и тот недовольно сжимает его колено. — Не. Двигайся. Накамару осторожно промокает рану смоченной антисептиком салфеткой, про себя восхищаясь тем, что Каме даже не дёргается от резкого жжения. Он знает, что Каме не менее внимательно наблюдает за ним и не может не видеть, как слегка дрожат его руки. — Я в порядке, знаешь? — неожиданно очень мягко произносит Каме. — Ты никогда раньше не видел крови, да? — По-моему, там, на парковке, я пролил достаточное её количество, — напоминает Накамару, — но на тебе — нет. «Не на ком-то, кто для меня важен». — Ты никого не убил, — нахмурившись, утешает его Каме, видимо считая, что проблема в том, что Накамару чувствует себя виноватым, когда на деле всё совсем наоборот. — Ты по-прежнему хороший парень. Накамару берёт бинт и, придерживая край, начинает оборачивать его вокруг руки Каме. Тот продолжает смотреть на Накамару, пытаясь отвлечь от чувства вины тем, что рисует кончиком пальца круги у него на виске. Каме умеет многое, но чтение мыслей явно не входит в этот список. Накамару не отводит взгляда от ровных витков бинта. — И насколько хорошим парнем я бы остался, если б этот нож вонзился тебе в грудь только из-за того, что я оказался сентиментальным слабаком, не сумевшим завалить преступника с первой попытки? Это я дал ему такую возможность! Всё могло закончиться хуже. Намного, намного хуже. Закрепив бинт, он наконец опускает свои дрожащие руки, но Каме ловит их и задумчиво перебирает пальцы. — И ты сожалеешь об этом? О том, что не убил?.. — Я не знаю, — честно и беспомощно отвечает Накамару. — Тогда в баре ты сказал, что мои руки не могут убивать, но если бы что-то случилось… Если бы ты был в опасности, а у меня оставалась возможность что-нибудь сделать… Я думаю… Я думаю, что смог бы. — Я тоже так думаю, — Накамару резко поднимает голову и видит, как Каме улыбается ему со своего насеста, — но потом ты бы сожалел об этом, Накамару. В этом разница между тобой и мной, между хорошим и плохим. Сладость и яд. — Любые руки могут убивать, но некоторые не должны этого делать. — А твои должны? — прямо спрашивает Накамару. Каме кивает с наигранным безразличием. — У меня было много практики. Больше, чем ты можешь представить. И Накамару снова чувствует этот укол — сознание того, что от него что-то скрывают. — Ты видел меня в деле, — начинает он, облизывая губы. — Я был полезен. Я не испугался и прикрывал тебе спину. — И вёл себя как чёртов зануда, даже выкинул мою любимую зажигалку, — припомнив, надувается Каме. — Напомни мне никогда больше не брать тебя с собой, когда я соберусь за кем-то следить. — Значит, сегодня я спас тебе жизнь дважды, — возражает Накамару, и, к его удивлению, Каме издаёт булькающий смешок. — Ты можешь на меня рассчитывать, — продолжает он более серьёзно, надеясь, что Каме откроет ему все карты. — В чём бы то ни было. Я хочу, чтобы ты это знал. — Я знаю, — тёплое пожатие напоминает ему, что Каме всё ещё не отпустил его ладоней. — Ведь Накамару — мой герой. Накамару заливается краской. — Не могу поверить, что ты не проверил, полностью ли заряжен твой пистолет, до того, как мы туда отправились. — Должно быть, я просто забыл. — Однажды ты добьёшься, что тебя убьют, и я… — Возрадуешься, — заканчивает Каме с улыбкой. Но она меркнет, сменяясь встревоженным выражением, когда Накамару не откликается. — Накамару?.. — Почему… ты говоришь такое? — выдавливает из себя Накамару, и ощущение дурноты в желудке возвращается. Каме не может всерьёз считать так, ведь правда? Что Накамару такой бессердечный и ненавидит его, и не… Он резко вздыхает, когда Каме наклоняется вперёд и утыкается лбом ему в плечо. Накамару ощущает его тепло и щекотание чужих волос у себя на щеке. Он чувствует запах дыма, впитавшийся в кожу, запах ветра, заблудившийся в волосах, и сладковатую нотку одеколона. Долгие-долгие секунды всё, чем он дышит, — это Каме. — Хорошо, — выдыхает Каме с капризной ноткой, которую — как почему-то очень ясно понимает Накамару — ему приходится вымучивать, — прости. Ты странный, и ты не ненавидишь меня. Я понял. Накамару улыбается. — Знаешь, нормальные люди радуются, когда их не ненавидят. Секунду-другую Каме просто что-то мычит, и его горячее дыхание просачивается сквозь рубашку Накамару и заставляет кожу покрыться мурашками. И Накамару не расслышал бы его слов, если бы они не были произнесены прямо ему на ухо. — Я предпочёл бы, чтобы меня любили. Каме спрыгивает со стола, огибает Накамару, не встречаясь с его ищущим взглядом, и направляется в гостиную. — Позволь мне сегодня воспользоваться твоим диваном, — кричит он оттуда, и Накамару больше понятия не имеет, что вообще происходит. *** — Я слышал, ты спас Каменаши. Заинтересованные взгляды и насторожившиеся уши встречают его в ту же секунду, как он на следующий день переступает порог участка. Несмотря на все волнения прошлой ночи, он выспался лучше, чем когда-либо за последние дни, а когда утром Накамару прошлёпал в гостиную, диван был уже пуст. В посудомойке стояли сохнущие тарелки, которых не было перед тем, как он лёг, и при взгляде на них он почувствовал странное облегчение: по крайней мере, Каме воспользовался содержимым его холодильника, прежде чем уйти. На столе обнаружилась нацарапанная записка: «Увидимся в участке». Теперь Накамару думает, не за этим ли Каме явился сюда в такую рань? Чтобы насочинять с три короба и посмотреть, как он будет выкручиваться? — На самом деле — нет, — отвечает он и пытается протиснуться мимо Уэды только для того, чтобы за ним сразу же увязался Тагучи. — Ты практически его спаситель. — Только спасать было не от чего. Коки подкатывает к нему с искренней улыбкой. — Спасибо, что спас нашего Каме-чана. Накамару останавливается и испускает тяжкий вздох. Ему не нужны благодарности, которых он не заслужил, и правда в том, что Каме прекрасно знал, что делал, когда позволил Вороне отобрать свой Глок. Единственная заслуга Накамару в том, что он придал этой сцене дополнительный драматизм, который теперь не вызывает ничего, кроме смущения. — Честное слово, всё, что я сделал, — это спас Каме от незаряженного пистолета. В этом не было ничего героического. — Я не согласен. — Накамару оборачивается и видит Каме, стоящего в дверях кабинета. В его движениях сквозит нечто замедленно-расслабленное, подсказывающее Накамару, что и Каме тоже умудрился неплохо выспаться, свернувшись у него на диване. Каме подходит к ним и улыбается Накамару. — Главное — поступок. И если я правильно помню, ты также спас меня от страшного табачного яда. Накамару переступает с ноги на ногу, чувствуя, как теплеет в груди, и пытается игнорировать то, как Коки переводит взгляд с одного из них на другого, как будто он только что догадался о чём-то важном. — Где Ворона? — О, прямиком к делу, хе-хе? — отмечает Каме с улыбкой. — Его уже привели в комнату для допросов. Я решил, что подожду тебя здесь, раз уж ты дрых, как большой ребёнок. Коки издаёт такой звук, как будто давится. — В-вы спали вместе? — Нет, — торопится возразить Накамару, как раз когда Каме спокойно отвечает: — В каком-то смысле… Накамару награждает его строгим взглядом, и Каме невинно пожимает плечами, как будто вовсе не собирается развеивать ложное впечатление, которое он умышленно создал. Накамару откашливается и дожидается, пока румянец у него на щеках немного сойдёт, прежде чем пояснить: — Он ночевал у меня дома. На диване. — Он заставил меня снять рубашку, — добавляет Каме с ухмылкой и утаскивает Накамару прочь, прежде чем тот снова пустится в объяснения. — Не будь таким занудой. Ты и так уже лишил меня половины удовольствия со своими законными идеями. — Просто удивительно, как ты не стал преступником, — фыркает Накамару ему в спину, когда они идут по серому коридору и знакомый холодок пробирается вверх под его штанинами. — Чтобы поймать преступника, нужно думать как он, — напевно откликается Каме, и Накамару ещё никогда не видел его в таком хорошем настроении. Никто бы не догадался, что только прошлой ночью в него стреляли и целились ножом. Глаза Накамару перескакивают на кожаную куртку, скрывающую рану. — Не болит? — А я гадал, когда же ты спросишь? Только и ищешь, о чём бы поволноваться? Поверь мне, это всего лишь царапина, — Каме оглядывается на него через плечо. — Как тебе понравилась моя яичница? Неожиданная смена темы заставляет Накамару остановиться. Яичница. Точно. Которую Каме приготовил и оставил для него на столе. — Она немного остыла… — На самом деле, Накамару слишком удивился, чтобы даже запомнить, какой она была на вкус. Он, конечно, постепенно расставался с мыслями о том, что Каме не заморачивается ничем, что не касается его лично, но собственноручно приготовленный завтрак всё равно умудрился сбить его с толку. Как, впрочем, и всё, что касалось Каме: посмотри в одну сторону и непременно обнаружишь, что он уже машет тебе с другой. — Ты определённо знаешь, как польстить, — смеётся Каме. — Больше никогда не буду для тебя готовить. Они останавливаются перед дверью комнаты для допросов. — Это была самая солнечно-жёлтая глазунья, которую я ел в своей жизни, — исправляется Накамару, против воли расплываясь в улыбке. — Спасибо! — Всегда пожалуйста, — откликается Каме и улыбается в ответ. — А теперь мы начинаем, так что сделай соответствующее лицо. *** — Клянусь, я ничего не знаю! У него за спиной Каме с размаху ударяет кулаком в стену, и Накамару непроизвольно морщится: потом костяшки будут саднить. Он снова оборачивается к Вороне, окидывая его печальным и одновременно суровым взглядом, и говорит тихо и ровно, с умоляющей ноткой, которую лучше бы не слышать напарнику. — Послушайте, я просто не хочу, чтобы вы пострадали. Никто и не утверждает, что вы в ответе за всех, кого убил Синигами, но если продолжите молчать, присяжные признают вас виновным. — Я же уже говорил вам, — вопит Ворона, — я не имею с ним ни-че-го об-ще-го! — Просто дай мне заняться им… Накамару ловит Каме за талию и всем весом — грудь в грудь — пытается удержать того на месте, пока, негромко крякнув от усилия, не отбрасывает его назад. Каме тяжело дышит, а яростный прищур его глаз не отрывается от фигуры Вороны. — Ты плохо знаком с такими отбросами, Накамару. Поверь, он запоёт соловьём, после того как я от души подправлю ему физиономию. Противный хруст костяшек разносится по комнате, когда Каме разминает свои кисти. Ворона скулит от страха, и Накамару почти проникается к нему жалостью. Уж он-то знает, каково это — быть мишенью неласковых взглядов Каме, которые заставляют всё внутри скручиваться от ужаса. Он оборачивается и, сокращая расстояние, наклоняется через стол к Вороне. — Не время думать о том, как бы прикрыть своих подельников, Ворона. Ты не знаешь моего напарника так, как знаю его я, — голос Накамару затихает до еле слышного шёпота. — Я видел, как он убивал и потом списывал это на самозащиту. Ему плевать на закон, но он ловит преступников, как мух, и числится в любимчиках у шефа, поэтому всё сходит ему с рук. Поверь, никого в городе не озаботит судьба такого мелкого наркоторговца, как ты, Ворона, настолько, чтобы разбираться, что случилось сегодня в этой комнате. Но я уже видел достаточно смертей, и я не для того пошёл в полицию. Накамару видит, как взгляд Вороны перескакивает с одного из них на другого, и капли пота выступают у него на висках и гладкой коже лысого черепа. Цепочка наручников позвякивает в том же паническом ритме, что и его сложенные на столе трясущиеся руки. Накамару ещё больше понижает голос. — Не доверяешь мне, Ворона? Не сомневайся, я на твоей стороне. У тебя осталось очень мало времени, поверь, тебе совсем не хочется, чтобы... — Я з-знаю… — бормочет Ворона, и его глаза неожиданно расширяются и сосредоточиваются на Каме, который мечется из угла в угол на другой стороне комнаты в нескрываемом возбуждении. — Я з-знаю. Он очень опасен. Я видел это. Накамару замирает и хмурится ещё больше. — Что?.. — Мне некогда тратить на него весь грёбаный день, — шипит Каме и бросается к ним, прежде чем Накамару успевает сделать шаг в сторону. — Если ты не можешь заставить его говорить, то я это сделаю. Громкий скрип: Ворона пытается отодвинуться назад на своём стуле, и тот падает с оглушительным грохотом. — Не делай этого, Каме, — в отчаянии кричит Накамару, становясь у него на пути только для того, чтобы получить удар кулаком в челюсть и отлететь прямо в стену. Он отчаянно моргает, чтобы избавиться от неожиданной боли, и видит, как что-то серебристо поблёскивает у Каме в руке, что-то, чего там не было раньше. Нож, который он прятал в кармане куртки. — Может быть, нам вскрыть тебя, чтобы посмотреть, что ты прячешь внутри? — губы Каме кривятся в жестокой ухмылке, когда он подходит и склоняется над Вороной, поднося нож к его шее. — Каме! — кричит Накамару так, что едва не срывает горло. — Ты обещал, что не будешь этого делать! Лезвие только чуть-чуть прокалывает кожу, и Ворона голосит: — Я буду говорить! Я расскажу всё, что хотите! Нож замирает, но Каме не торопится отвести его от горла. — Говори. И лучше тебе не разочаровать меня, а то… — Капелька крови стекает по лезвию, и Накамару сглатывает одновременно с Вороной. — Синигами! Я не знаю, кто он такой… н-но я с ним знаком! Пожалуйста, не убивайте меня! — Ворона лихорадочно облизывает губы, и Каме ослабляет давление. — Он постоянный покупатель, но я никогда не видел его лица. Он всегда носит эту свою маску, когда получает товар! — Как часто вы видитесь? — Голос Каме звучит бесстрастно и безжалостно — ни следа того веселья, которое Накамару слышал в нём всего несколько минут назад в коридоре. Он хорош. Пугающе хорош. — Раз в месяц, всего раз в месяц. У л-лекарств есть срок годности, знаете ли. Их действие уменьшается со временем, и Синигами требуется свежий запас, чтобы убивать быст… Каме приподнимает его за воротник. — Когда вы в последний раз встречались? — Т-три недели назад. Сердце Накамару пропускает удар. Три недели. Это значит… — Ваша очередная встреча состоится на следующей неделе. — Я не буду с ним встречаться! Клянусь! — Каме отпускает воротник Вороны, и его голова со стуком падает на пол. Каме поднимается и убирает нож в карман, нависая над тощим, трясущимся телом Вороны. — Да нет, будешь, — слова Каме медлительные, но жёсткие — как и ухмылка у него на лице. — Ты встретишься с Синигами, как планировал… и захватишь с собой нас. Будешь делать в точности, что мы скажем, и, может быть, тогда ты станешь чуть меньшим дерьмом, чем сейчас, не так ли? На полу — Ворона послушно кивает. *** — Я был не прав, — говорит Каме, когда дверь за ними закрывается. — Это оказалось забавнее, чем я думал. Когда он оборачивается к Накамару, на губах у него жизнерадостная улыбка и ни следа от прежней угрожающей гримасы. Выражение лица и даже то, как он держится, снова олицетворяют «Каме», как будто кто-то провёл утюгом по измятой ткани. Это одновременно нервирует и впечатляет. Накамару приходится встряхнуться и пару раз глубоко вздохнуть, прежде чем ему тоже удаётся сбросить маску. — Это было на грани… Каме вскидывает бровь и смотрит на него с вопросом в глазах. — Что, я и тебя обманул? И Накамару замечает, как уголки его губ опускаются. Дело не в том, что он не понимает этого, потому что он понимает. Знает, что Каме может казаться загадкой, и его мотивы и намерения могут быть настолько запутанны, что этот узел не развязать без плоскогубцев и бесконечного терпения. И знает, что то, благодаря чему Каме так хорошо справляется со своей работой, одновременно делает его кошмарным во всём остальном. Но Накамару знает и то, что, хотя Каме и не «открытая книга», его всё же можно прочесть. Давно закрытый пыльный томик, притаившийся на самой верхней полке, с острыми углами, выцветшей обложкой и порванным корешком, кое-как приклеенным на место. Он написан на каком-то неизвестном языке, но это не бессмысленный набор букв. Он недосягаем только для тех, кому не хватает терпения перевернуть страницу и продолжить читать. Даже спустя всё это время у Накамару такое чувство, что он только-только заканчивает пролог. И не может оторваться. — Ни на секунду, — ухмыляется он и видит, как Каме снова щурится, расплываясь в улыбке. Их плечи соприкасаются, пока они идут обратно по коридору. — Прости за то, что я тебя ударил. Сильно больно? — Поверь мне, это просто царапина, — Накамару ловит искорки смеха в глазах у Каме и глубоко вздыхает, прежде чем торопливо продолжить: — Прости за тот вопрос. Ну, тогда, в машине... Это было глупо, потому что я уже знал. Не о твоём напарнике, а… о тебе. Я знаю тебя, — они останавливаются перед дверью, которая ведёт обратно в рабочую суету участка, и Накамару неловко почёсывает шею. — Это был дурацкий вопрос. Каме смотрит на него улыбающимися глазами. — Ты вообще немножко глупый, Юччи, так что всё нормально. — Юччи?.. Каме пожимает плечами и открывает дверь. — Ну раз уж ты решил, что можешь когда и где угодно называть меня Каме, то почему мне нельзя? А Накамару даже и не заметил. *** — Итак… — Накамару отодвигает бутерброд в сторону, освобождая место взъерошенному Коки, когда тот придвигает свой стул и склоняется к нему близко-близко, — что же на самом деле произошло той ночью? Накамару откусывает и медленно, задумчиво жуёт. Его уже столько раз донимали одним и тем же вопросом, что это перестало выводить его из себя и даже щёки больше не заливаются краской. Он мог бы, как обычно, сказать чистую правду, такую скучную в сравнении с гиперактивным воображением коллег… Но стоит ли пытаться, если единственная реакция, которую Накамару получит в ответ, — недоверчивая ухмылка и «Ну, конееееечно»? — Чтобы ни произошло той ночью… — он проглатывает пережёванные хлеб, салат и курицу, — …это не твоё дело. Глаза Коки расширяются в ожидаемо комичном удивлении, и Накамару думает, что, пожалуй, наконец понимает, почему Каме находил эту ситуацию такой забавной. — Т-ты имеешь в виду, что вы двое и п-правда… — Прости, но это касается только меня и Каме. — Любопытно, насколько иного эффекта можно достичь, просто умалчивая о правде, вместо того чтобы открыто сказать о ней. Коки таращится на него с отвисшей челюстью, и Накамару подозревает, что вот-вот подвергнется допросу с пристрастием, но заглянувший в столовую Уэда спасает его от этой участи. — А, вот ты где! — восклицает Уэда, слегка запыхавшись, словно только что обегал весь участок в поисках Накамару. Рукава его рубашки закатаны, волосы встрёпаны, а выражение лица заставляет Накамару встревоженно выпрямиться на стуле. — Что-то случилось? — Я только что закончил допрашивать того придурка, которому ты продырявил колено, — поспешно сообщает Уэда. — Он, кстати, выглядел не особо счастливым, нога полностью выведена из строя. Моё уважение, мужик! — Неудивительно! Ты бы видел, как он стреляет. Настоящий снайпер! — ухмыляется Коки, хлопая его по спине, но Накамару не намерен тратить время на самолюбование из-за того, что на всю жизнь усадил кого-то в инвалидное кресло. Уэда торопился явно не затем, чтобы поведать ему об этом. — И что ты выяснил? — Не так уж мало. Ну или мало, но с перспективой на многое. Этот чувак — член группы, занимающейся контрабандой оружия военного образца. Я тут вроде как эксперт по пушкам, и та винтовка, которую ты приволок, российского производства. Накамару хмурится, ничего не понимая. — И при чём здесь я? — Помнишь ту разборку в доках недавно, между китайским торговым судном и якудза? — Сам Накамару там не присутствовал, но вроде бы именно тогда Каме удалось захватить Фунаки. Он кивает, и Уэда продолжает: — Ну так вот, пули, которые мы нашли на месте преступления, в точности соответствуют винтовке этого твоего «дракона». Похоже, ты подстрелил чувака, которого всё равно рано или поздно прихлопнули бы. Якудза не обрадуются, узнав, что он пытался заключить тайную сделку с Вороной, воспользовавшись предоставленным ими оружием. — Он точно идиот, если думал, что сможет вот так провернуть дельце на стороне, — добавляет Коки. — Считай, что он уже не жилец. — Я так ему и сказал, — ухмыляется Уэда. — Чувак чуть не обосрался со страху, когда я предложил послать его дружкам-якудза сообщеньице о произошедшем. Выложил мне всё, что знал, в обмен на обещание, что буду помалкивать. Как будто ему это поможет! — И что он сказал? — торопит Накамару в надежде, что Уэда наконец перейдёт к сути, и после секундной паузы тот так и поступает. — Планируется ещё одна передача товара. Проблема только в том, — хмурится Уэда, — что я не могу найти Каме. Похоже, ему приспичило смыться куда-то по своим личным делам как раз тогда, когда он нам нужен здесь. Сукин сын даже не берёт трубку. Накамару не замечает, что скрипит зубами, пока Коки успокаивающе не похлопывает его по плечу. — Всё нормально, чувак, для Уэды — это ещё ласковое обращение. Накамару стряхивает его руку. Когда он уходил на обед, Каме был в кабинете, но ведь нет ничего такого в том, что он вышел, не сказав Накамару, куда направляется? Накамару ведь ему не мамочка или что-то в таком роде? Он просто его чёртов напарник. Может… может быть, Каме пошёл на свидание. Или вышел пообедать… сразу после того, как сказал Накамару, что не голоден. Вот именно, вышел поболтать с кем-нибудь за обедом. — Мы можем сообщить ему, когда он вернётся, — замечает Накамару, не понимая, в чём, собственно, проблема. — Сделка произойдёт сегодня ночью. — Вот… чёрт! — реагирует за него Коки. Накамару смотрит на часы, до заката ещё достаточно времени. — Давайте подождём. Он, наверное, скоро позвонит. «Скоро» затягивается настолько, что полностью теряет смысл, и после бесплодного осмотра кабинета на предмет забытого Каме телефона, Накамару приходит к выводу, что тот, видимо, слишком занят, чтобы проверять пропущенные звонки. А их должно было накопиться уже не меньше дюжины, потому что Накамару не может удержаться и не набирать его номер каждые десять минут. Если сегодня вечером в доки заявятся якудза, велика вероятность, что Синигами тоже будет присутствовать. У них, конечно, есть показания Вороны, но кто знает, как пройдёт эта встреча. А если просочится информация о том, что Ворону забирали в участок, и у Синигами возникнут подозрения, она может и вовсе не состояться... Так или иначе, чем больше сведений им удастся собрать для подстраховки, тем лучше. Через час после заката Накамару засовывает свой Глок в кобуру и надевает пиджак. Тагучи окликает его, когда он пытается незаметно улизнуть из участка: — Мне сказали, чтобы я не отпускал тебя одного. — Пару дней назад я положил двух бандитов с винтовками военного образца, — возражает Накамару. — Я могу за себя постоять. — Вот только сегодня их будет там гораздо больше, чем двое... Он видит беспокойство в глазах Тагучи и отвечает уверенным кивком. — Я знаю. Но я и не планирую с ними сражаться. И вообще выходить из машины. Я просто гляну, что там произойдёт, — и обратно, проще простого, — Тагучи открывает рот, чтобы ещё что-то сказать, и Накамару срывается: — Послушай, я должен быть там этим вечером, и тебе не удастся меня остановить! Тагучи моргает и, улыбаясь, окидывает его оценивающим взглядом. — Тебе стоит научиться почаще давать мне заканчивать. Я собирался сказать, что благодаря всему этому времени, которое вы провели в своём маленьком, уютном кабинете, ты стал очень похож на Казую. Сумасшествие всё-таки заразно. — Он не сумасшедший, — привычно кидается на защиту Накамару, но подумав, поправляется: — по большей части. Тагучи выглядит так, словно находит это очень забавным. — Ага, у него просто мозги по-особому смонтированы. — Вот именно. Просто пожелай мне удачи. — Я желаю тебе успешного возвращения… и, если меня спросят, почему я тебя не остановил… ты выскользнул, когда я выходил в туалет. — Отлично, — смеётся Накамару. — Нашего разговора не было. Он садится в свою машину и размышляет о том, что в наблюдении Тагучи, пожалуй, есть зерно правды. Если бы Накамару всё ещё оставался прежним полицейским из своего родного городка, он бы сейчас не нарушал приказ старшего по званию, в одиночку направляясь следить за сделкой контрабандистов. Он бы послушно просидел в кабинете всю ночь напролёт в ожидании своего напарника. Накамару ещё раз проверяет мобильник, прежде чем засовывает его в карман, и заводит машину. По-прежнему никакого ответа. Конечно, остаётся ещё шанс, что Каме уже связался с Уэдой и прибыл на место. Накамару надеется, что это действительно так, потому что, хотя он сказал Тагучи чистую правду: он собирается остаться в стороне и абсолютно невидимым, его сердце отчаянно колотится. Каме склонен к безрассудствам, но, по крайней мере, происходящее обычно каким-то чудом оборачивается в его пользу, в то время как удачливость Накамару… оставляет желать лучшего. *** Возле воды ветрено, доки погружены во тьму, но на пришвартованном корабле достаточно света, чтобы Накамару мог разобрать, что происходит. Он скорчился в машине, достаточно низко, чтобы всё видеть и не быть замеченным самому. Волны раскачивают корабль, и появившиеся из трюма люди выглядят так, словно давно привыкли к качке. С ремнями винтовок через плечо они возвышаются на палубе и чего-то ждут. Машины подъезжают одна за другой, чёрные и поблёскивающие, точно змеиная чешуя, и, к счастью, останавливаются на некотором расстоянии от того места, где расположился Накамару. Он припарковался на возвышенности, в тени наклонившегося дерева, но даже в этом укрытии ему приходится полностью спрятаться, выставив наружу только бинокль, чтобы рассмотреть покидающих автомобили якудза. Их можно было бы принять за группу преуспевающих бизнесменов, если бы не коллекция разнообразных шрамов, которые они совершенно не скрывают, придающих даже самому низкорослому из них пугающий вид. Накамару пытается запоминать лица, но их слишком много. Однако он быстро находит одно хорошо знакомое: узкое и заострённое, с длинным шрамом через всю щёку. На прошлой неделе Фунаки выпустили под залог, и Накамару ничуть не удивлён, что тот вернулся к привычному занятию. Он следует за широкоплечим мужчиной с практически идентичным профилем, решительно направляющимся в сторону доков, по-видимому, своим достопочтенным папашей. Руки Накамару сжимаются вокруг бинокля, когда он видит Синигами, идущего за ними по пятам. Эту маску Но с искажёнными чертами спутать невозможно. Маска красная, но не ярко-алая, а более тёмного, тусклого цвета — цвета засохшей крови, и вот так, воочию, она вызывает у Накамару омерзение, которого он не испытывал, когда смотрел на фотографии в чёрной папке. Тогда это был просто ужас, теперь же ему хочется сорвать её ко всем чертям и явить всему миру таящееся за ней отвратительное лицо. «Дамы и господа, представляю вам больного ублюдка, который возомнил себя богом!» Накамару настолько сосредоточен на Синигами, что упускает из вида невысокого, похожего на тень человека, движущегося в толпе якудза ближе к хвосту. Он замечает его чисто случайно, когда бандиты уже выходят на причал и прожекторы корабля заливают их мертвенным светом, и обнаруживает, что Каме всё-таки опередил его по пути сюда. Бинокль едва не вываливается у Накамару из рук. Он всё приближает и приближает изображение, пока в поле зрения не остаётся исключительно Каме, и это на самом деле он: выгнутые брови, сломанный нос и плотно сжатые губы на ничего не выражающем лице. Это Каме — и он стоит на причале рядом с Синигами, Фунаки, и ещё дюжиной людей, которых клялся упечь за решётку. Накамару чувствует, как сердце проваливается куда-то в пятки, но усилием воли берёт себя в руки. «Заткнись. Замолчи-замолчи-замолчи! — думает он. — Ты же ничего не знаешь. Поэтому просто наблюдай. Не делай выводов. Просто смотри». «Ты знаешь его». Он наблюдает, как происходит передача товара: отец Фунаки выходит вперёд, чтобы передать дипломат, и по сигналу капитана команда выталкивает на середину два больших ящика. Слышны разговоры и смех. Взгляд Накамару немедленно отыскивает Каме, но тот по-прежнему остаётся непроницаемым, пока смотрит, как Фунаки-старший пьёт с капитаном. Мгновением позже, капитан падает на причал, сражённый ядом Синигами. Общий хаос, но меньше чем за пару минут всё снова под контролем. Перевес сил не в пользу оставшейся на корабле команды, и, видимо, Фунаки-старший предложил хорошие отступные, потому что они опускают винтовки и сходят на берег. Единственного, кто отказывается это сделать, сбрасывают силой собственные, более сговорчивые товарищи. Они выволакивают его на середину причала, и Накамару видит, как Фунаки шепчет что-то отцу на ухо. Накамару не знает, то ли это просто эффект освещения, то ли Каме действительно побледнел, но сердце всё равно беспокойно ёкает. «Уходи оттуда, уходи, уходи!» Фунаки-старший отдаёт приказ, и Каме выталкивают перед оказавшим сопротивление моряком и вручают пистолет. Накамару не слышит слов, но смысл их достаточно ясен: «Пристрели его». «Чёрт, чёрт-чёрт-чёрт-че… Просто наблюдай. Ты его знаешь». Лицо Каме холодно, точно кусок льда. Он спускает курок, и контрабандист, покачнувшись, падает на пол. «У меня была практика. Больше, чем мне бы хотелось». Секундой позже Накамару видит, как Фунаки вытаскивает собственный пистолет и стреляет Каме в спину. Накамару не может вздохнуть, просто смотрит со ртом, открытым в беззвучном, застрявшем поперёк горла крике. Из своего безопасного убежища внутри машины он не должен бы слышать тихий вскрик Каме, но слышит — и этот звук врезается в уши и прошивает Накамару болью, как будто это в него всадили пулю. Он смотрит, как Каме опускается на колени. Смотрит, как кровь сочится на дощатый причал из отверстия, пробитого в его плече. «Пожалуйста... Пожалуйста...» Фунаки-старший что-то резко выговаривает своему сыну, отчего лицо того краснеет от гнева, но, как бы то ни было, пистолет забирают у него из рук. Слышны ещё какие-то приказы, и якудза на время забывают об истекающем кровью Каме, сосредоточившись на осмотре ящиков. Застреленного контрабандиста сбрасывают с края причала, и его тело скрывается в тёмных волнах. Накамару видит, как Синигами приближается к Каме, чтобы что-то сказать, и больше не знает, чему теперь верить. Так или иначе, у него нет времени на долгие размышления (и это, наверное, к лучшему), — нужно сматываться, пока машины не подъехали снова и его не заметили. Накамару уже в пути, когда телефон наконец звякает. «Прсти, к.-ч. случ. Неважно себя чувств. Не жди меня звтр». Накамару швыряет трубку на пассажирское сиденье и наблюдает, как от броска она подпрыгивает и падает на пол. По крайней мере, сейчас ему соврали не полностью.
|
@темы: перевод, фанфики, Без сахара, без сливок
-
-
19.09.2015 в 20:06-
-
19.09.2015 в 21:24спасибо!
-
-
19.09.2015 в 22:46Но это очень классный фик! Обожаю
-
-
19.09.2015 в 23:05elis_89, ну, в следующей части волей-неволей будут все ответы, потому что она последняя. Но до того, как все закончится, герои еще успеют заставить нас поволноваться... минимум три раза)))
Honest Fox, да, глава закончилась по всем законам детективного сериала, оставив нас на кончиках стульев))
Но это очень классный фик!
*подпрыгивает* Правда? Правда же? Я обязательно передам это автору!
-
-
19.09.2015 в 23:07Надеюсь, все будет хорошо)
-
-
19.09.2015 в 23:11-
-
20.09.2015 в 00:49Спасибо огромное за перевод
-
-
20.09.2015 в 14:00-
-
20.09.2015 в 17:36Спасибо всем: автору, переводчикам и бетам!
-
-
20.09.2015 в 17:50Очень здорово прописаны характеры, как сказал Каменаши, сахар и яд!
scorch66 просто божественно пишет НаКаме, я в нее влюбилась еще со времен "Личного онсена", который мы переводили. Просто обалденное чувство характеров!
-
-
20.09.2015 в 18:16-
-
20.09.2015 в 18:26-
-
20.09.2015 в 18:45-
-
20.09.2015 в 18:48somewhere_there, кээээээп? Не пишет?
-
-
20.09.2015 в 20:48-
-
20.09.2015 в 23:19elis_89, "Личный онсен" я еще не успела сюда перенести. Так что либо можно его пока почитать у меня в дневнике (или в наших выкладках на ЗФБ 2014). Либо немножко подождать, и как только закончим выкладывать "Без сливок, без сахара" - я его перенесу.
-
-
21.09.2015 в 05:35-
-
21.09.2015 в 19:59-
-
21.09.2015 в 21:29-
-
22.09.2015 в 18:38просто