Открыть текст Накамару едва не поскальзывается на натёртом линолеуме, пытаясь одновременно сунуть ноги в туфли и завязать галстук. Его тост так и остаётся остывать в тостере, когда, бросив взгляд на наручные часы, он пулей выскакивает за дверь. Буквально в любую секунду лифт начнёт своё движение вниз. И Накамару никогда не признается даже себе, сколько усилий он прикладывает для того, чтобы сдержаться и не припустить по коридору бегом. Вместо этого он просто удлиняет шаги, как обычный бесцеремонный служащий, спешащий на свою работу. В серо-стальных дверях лифта маячит водянистое отражение его собственного лица. Накамару нажимает на стрелку «вниз», приглаживает чёлку и ждёт знакомого «динь». Двери лифта открываются. — Доброе утро! — торопится Накамару и чувствует себя идиотом, потому что он даже внутрь ещё не зашёл. Каме разговаривает по мобильнику, но машет ему свободной рукой. Его лицо озаряется улыбкой, когда он встречается с Накамару взглядом. Накамару проходит внутрь, и двери смыкаются. Он наблюдает за Каме в зеркалах, которые представляют собой стенки лифта, прислушивается к ровному журчанию его голоса, пока он ведёт свои переговоры, к короткому смешку, совершенно неискреннему, но необходимому для этой его повседневной жизни. Это очень долгий звонок. Цифры загораются и исчезают, когда они минуют очередной этаж, и минутой позже опять раздаётся «динь», и Накамару открывает рот, чтобы сказать… что? Увидимся завтра утром? Хорошего дня? Каме уже движется к выходу из здания, прежде чем Накамару успевает решить. — Вы выходите? — смущённо переспрашивает женский голос, и Накамару кивает и, извиняясь, кланяется, делая шаг наружу. Он ещё раз смотрит на свои часы и вздыхает. Не то чтобы он куда-то спешил. На работе его ждут только через час. * Каме живёт на двенадцатом этаже их дома. Накамару — на восьмом. Поездка вниз занимает ровно шестьдесят секунд, если без промежуточных остановок. Накамару не знает, когда он начал мечтать, чтобы она тянулась дольше. * Накамару помнит, как Каме переехал в их дом несколько месяцев назад. Первым ему запомнился запах. Как-то утром он вошёл в лифт и даже моргнул, когда характерный аромат ванили ударил ему в ноздри. Сначала он решил, что запах остался после предыдущего пассажира, скорее всего, Саваджири-сан, живущей этажом выше. Накамару довольно часто сталкивался с ней и против воли начинал обильно потеть каждый раз, когда она придвигалась поближе в своих глубоких декольте. Уэда постоянно намекал ему, что она положила на него глаз, но Накамару всё равно чувствовал себя сконфуженным. Хотя бы потому, что он изначально играл… на другой стороне поля. Накамару потёр свой нос, слегка обескураженный запахом, но решил, что, пожалуй, он довольно приятный, уж, безусловно, лучше обычного цветочно-цитрусового. Этот запах напоминал ему о печенье и блинчиках. Шелест газетных страниц заставил его посмотреть в сторону. Газета была развёрнута и закрывала большую часть его соседа по кабине, за исключением каштановой макушки. И его помпезных туфель с золотыми заклёпками. Накамару поймал себя на том, что в недоумении наклонил голову, заинтригованный тем, как они контрастировали со строгими деловыми брюками и стильным дипломатом, стоящим прямо рядом с туфлями. Он не помнит точно, но полагает, что, вероятно, издал какой-то поражённый звук, потому что, когда он поднял голову, то обнаружил острый взгляд, направленный на него поверх газетной страницы. И испытал сомнительное удовольствие, наблюдая, как всевозможные ракурсы его лица в окружающих зеркалах заливаются краской. — П-простите, — запинаясь, пробормотал он. — Я с-сожалею… В те времена он ещё не мог различить, на самом ли деле брови Каме сошлись в сердитом выражении, или он умышленно свёл их, чтобы создать такой эффект. Он обнаружил, что пялится на собственные туфли, неожиданно смущённый их непритязательной консервативной чернотой. Ещё одно шуршание подсказало ему, что газету свернули. — Правильно сожалеете, — сообщил его сосед спокойно и без всякого выражения. — Это дизайнерский бренд. Лифт остановился на первом этаже, а Накамару всё ещё чувствовал себя слишком подавленным, чтобы поднять голову. Так и наблюдал исключительно за разукрашенными золотом туфлями, пока те гордой поступью не скрылись из виду. * В следующие недели Накамару отметил для себя несколько любопытных случаев, связанных с новым жильцом, заставлявшим консьержек на входной стойке здания смущённо хихикать, прикрываясь наманикюренными ручками. «Каменаши-сан…» — шептали они друг другу, прежде чем рассыпаться возбуждёнными вздохами. Это новое лицо Накамару толком ещё не видел, зато прикладывал все усилия, чтобы избежать этой встречи. Обычная стратегия «пригнуться и заглянуть в лифт, прежде чем войти» успешно срабатывала, пока однажды вечером, возвращаясь из быстрого похода в комбини, Накамару не собирался уже подняться наверх, но вынужден был, спотыкаясь, отпрянуть, когда в последний момент между закрывающимися створками просунулась чья-то рука. Накамару поморщился из солидарности с чужой болью, но тут двери разъехались, и он оказался лицом к лицу с обвиняющей парой глаз, тех самых, от которых так долго скрывался. Как и его собственные, они слегка расширились от удивления. Накамару сделал шаг в сторону, уступая тому, кто, видимо, и был Каменаши, больше чем достаточно места, чтобы зайти. На какое-то время, пока лифт «задумался», Накамару представилась возможность сбежать, но в тот момент он слишком отвлёкся, чтобы даже обратить на неё внимание. На этот раз на Каменаши были кроссовки. Совершенно обычные: чёрно-белые с эмблемой адидас, и такие же спортивные штаны, и такая же майка. Изысканно уложенные волосы, которые Накамару мельком отметил в тот, прошлый раз, прилипли ко лбу беспорядочными потными завитками. Но больше всего Накамару заинтриговало его лицо и характерная манера, в которой он сжал губы, массируя пострадавшее предплечье. Должно быть, это было больно. Накамару порылся в своём магазинном пакете. — Вот, — сказал он, протягивая кунжутную булочку в пластиковой обёртке. И когда взгляд Каменаши переместился на него, Накамару пожал плечами в скованной, механической и разве что в его воображении непринуждённой манере. — Я случайно купил лишнюю. Карие глаза на мгновение сузились, но тут же приняли обычное выражение. — Извините, но я не ем мучное в такое время. О… Накамару молча склонил голову немного ниже, чем следовало бы. Разумеется… Но прежде чем его рука успела поникнуть и безвольно опуститься, булочку из неё решительно выхватили. — Я просто съем её на завтрак. Спасибо, — лёгкая, хитроватая улыбка, слишком мягкая, чтобы квалифицировать её как ухмылку. — А, да. Конечно. На здоровье… я имею в виду, — Накамару почесал в затылке, — не стоит благодарностей. Эта поездка в лифте показалась Накамару самой долгой в его жизни, настолько, что он даже был удивлён, когда она закончилась. И только когда он уже шёл по коридору к себе в квартиру, до него дошло, что в воздухе всё ещё чувствуется запах ванили. * Одним из недостатков жизни в большом многоквартирном доме было то, что чаще всего лифт оказывался набит битком. Втискиваться в него на восьмом этаже было, конечно, немного легче, чем, скажем, на пятом, но отсутствие личного пространства всё равно угнетало Накамару до нервной чесотки. Разумеется, когда ему надо было бежать по делам или, допустим, отыграть немного денег у Уэды, это становилось неизбежным, если, конечно, он не собирался подвергать свои ноги пытке, взбираясь по лестнице. Иногда случалось и такое, но в целом Накамару был всё-таки не настолько мазохистом. Накамару втиснулся в то узкое пространство, которое оставили для него объёмные формы Табата-сан, стараясь сдержаться и не чихнуть от щекочущего нос воротника её шубы. Стоящий по другую сторону Ишида-сан наградил его насмешливой улыбкой. Ишида-сан был высоким, худощавым мужчиной, волосы которого неизменно выглядели аккуратно зализанными назад. Он всегда сердечно приветствовал Накамару при встрече, но было что-то неуловимо скользкое в его манерах, что заставляло Накамару регулярно отказываться от добрососедских приглашений поужинать вместе. Вот так, с уже натянутыми до предела нервами, Накамару чуть не взвизгнул, когда почувствовал, как чья-то рука проскальзывает вдоль спины, чтобы ткнуть его в бок. Он обернулся, готовый сказать Ишиде что-нибудь до крайности ядовитое, но в этот момент втянул воздух носом, развернулся в другую сторону — и увидел улыбающееся лицо Каменаши. «Привет», — одними губами прошептал тот и неловко помахал ему рукой, прижатой к его боку лысеющим мужиком размеров Табаты-сан. Разумеется, Накамару знал, что он выше, но сейчас, зажатый со всех сторон, Каменаши выглядел совсем крошечным. И это поневоле заставило Накамару улыбнуться и наклонить голову в молчаливом приветствии. Увы, его жест не укрылся от Табаты-сан, и Накамару почувствовал себя немного виноватым, когда её взгляд обратился на Каменаши и она принялась ворковать и щипать его за щёчку в приступе материнского обожания. — Ох, ну разве же Вы не очаровательны? Глаза Каменаши тревожно расширились, и Накамару быстро отвернулся, посмеиваясь в кулак, покуда масленый голос Ишиды-сана не присоединился к общему хору. — Вы совершенно правы, Табата-сан. Вы ведь позволите мне показать вам окрестности? Мы могли бы хорошо провести время. Плотоядные нотки в его предложении могли пройти мимо ушей Табаты-сан, но Накамару-то расслышал их чётко, и он знал, что Каменаши расслышал их тоже. Накамару и сам задавался вопросами в отношении Каменаши, но… Он прислушался, ожидая, какой же ответ последует. — Буду с нетерпением ждать. Это могло быть просто стандартной вежливостью. Но могло быть и обещанием. Оставшиеся несколько секунд спуска Накамару провёл, наблюдая отражение собственного нахмуренного лица. * Они снова столкнулись несколькими днями позже. Уэда высадил его у дверей после очередных дружеских посиделок за раменом, и когда он подошёл к лифту, то обнаружил Каменаши, тоже застывшего в ожидании перед его дверьми. — О, — сказал Каменаши, оборачиваясь при его появлении и награждая его лёгкой улыбкой. — Привет. Кажется, мы часто сталкиваемся, а? — Похоже на то… — Накамару смолк, когда его взгляд уловил поблёскивание серёжки. На этот раз Каменаши явно не возвращался с полуночной пробежки. Джинсы, порванные на бедре и коленке, и чёрная рубашка, свободная, но сшитая из такого тонкого материала, что всё равно казалась облегающей. Волосы его были убраны назад в коротенький хвостик. Он выглядел… здорово. Достаточно здорово, чтобы Накамару закашлялся и отвернулся, чувствуя, как по шее карабкается предательское тепло. К тому моменту, как они зашли в лифт, Накамару хотелось бы, чтобы на нём самом было что-то другое, а не застиранная старая футболка с пятном от соевого соуса спереди и пара сандалий без задника. Каменаши первым нарушил молчание. — Хорошо провели время? От Вас вкусно пахнет. Чем-то вроде… рамена? Стоя рядом с Вами, я начинаю чувствовать, что проголодался. Это сопровождалось такой широкой и сияющей улыбкой, что Накамару совершенно не почувствовал себя оскорблённым. Он почесал одной ногой лодыжку другой и постарался не показать, насколько неуверенно чувствовал себя сейчас в обществе Каменаши, с этими его прицельными наблюдениями, да ещё и одетого точно с витрины. — Неплохо. Я обедал с другом, — и перед тем как они снова погрязли в молчании, Накамару поторопился добавить: — Ну и как… Ишида-сан уже показал Вам окрестности? — Как Вы догадались? — изумился Каменаши, и Накамару моргнул. — Э-э? Я просто нечаянно услышал в тот раз, с Табатой-сан… — Не напоминайте, — рассмеялся Каменаши, наклонив голову набок. — И я как раз сейчас собираюсь встретиться с Ишидой-саном. «О... — подумал Накамару, — так, значит, вот как Каменаши одевается на свидание». Рамен свернулся камнем у него в желудке, и хотя в этот раз он всё-таки заставил Уэду платить, сейчас Накамару искренне жалел, что наелся от пуза. Он подумал, стоит ли предупредить Каменаши об Ишиде-сане с его маслеными волосами и маслеными речами, и ещё более маслеными руками, но их время подошло к концу, когда Каменаши нажал на кнопку, чтобы выйти на седьмом этаже. — Я уверен, что мы скоро снова встретимся, — на прощание сказал Каменаши, и Накамару ответил скованным кивком. Каменаши вышел, но вернулся за секунду до того, как двери лифта сомкнулись, на этот раз воспользовавшись ногой, чтобы заставить их раскрыться обратно. Накамару немедленно нажал на кнопку стоп и замер в ожидании, озадаченный неожиданным гулом под собственной кожей. — Я даже сделал себе заметку, что надо спросить Ваше имя, но в результате забыл, — смущённо улыбнулся Каменаши, протягивая руку. — Я Каме. И Накамару почувствовал, как по телу снова разливается тепло, как будто он только что выпил плошку мисо супа, хотя, на самом деле, с того времени миновала уже пара часов. Ладошка Каме на ощупь оказалась такой же тёплой. Мозолистой и маленькой, так что пальцы Накамару легко сомкнулись вокруг неё. — Накамару Юичи, — они разжали руки. — И кстати, Ишида — скользкий тип. Брови Каме приподнялись до самой чёлки, и он суховато рассмеялся. — Спасибо за предупреждение. Лифт закрылся, и Накамару продолжил подниматься в одиночестве, размышляя над тем, угадал ли Каме насчёт него, как он сам угадал насчёт Каме. В результате он проехал мимо своего этажа и, спускаясь назад, молчаливо отчитал себя за то, что вообще на что-то надеялся. «Не делай этого с собой, Накамару». И всё равно — гул никуда не исчез. * Они снова встретились два дня спустя. Накамару решил выйти пораньше, чтобы побаловать себя завтраком в любимом бистро прямо напротив дома, и когда двери лифта открылись, он обнаружил Каме, листающего очередную газету. Тот снова был в костюме и при галстуке, отсутствовали разве что туфли с золотыми заклёпками. Сменившая их пара была украшена по краю серебристыми хрусталиками. Накамару улыбнулся в кулак и сделал шаг внутрь. — Ну и как всё прошло? — Каме потребовалась секунда, чтобы сообразить, что он больше не один, и когда он поднял голову, на лице его отразилось приятное удивление, сразу сделавшее утро Накамару намного добрее. — Вы были правы. Ишида — скользкий тип, — Каме коротко рассмеялся и потряс головой. Он на секунду вернулся к своей газете, но практически сразу его взгляд снова скользнул в сторону. И это был пытливый взгляд, спрашивающий больше, чем прозвучавший следом вопрос. — А откуда вы узнали, что…? А! Так, значит, Каме всё ещё не был уверен в отношении него. — Из личного опыта. Судя по задумчивому молчанию Каме, это разрешило его сомнения. — Звучит так себе, — откликнулся он после небольшой паузы. Накамару ответил ухмылкой, которая отчасти граничила с гримасой, а отчасти говорила: «Слава богу, это было давно». — Если честно, то даже вспоминать не хочется. Каме расплылся в очаровательной озорной улыбке. — Мне тоже. Он снова погрузился в свою газету, и, слегка подвинувшись и вытянув шею, Накамару смог заглянуть через его плечо. Газета была открыта на разделе, посвящённом спорту. — Вам нравится бейсбол? — вопрос вырвался прежде, чем Накамару успел отступить и хотя бы притвориться, что это было просто удачной догадкой, а не следствием того, что он вёл себя как любопытный проныра. Впрочем, Каме не возражал и, похоже, даже не обратил внимания на то, что Накамару оказался намного ближе, чем был всего лишь пару секунд назад. Он просто засветился от удовольствия. — Я обожаю бейсбол. На близком расстоянии исходящий от него запах ванили был таким сильным, что Накамару даже слегка захмелел. Не решаясь посмотреть прямо в сияющие прищуренные глаза Каменаши, он вместо этого обратился к одному из его многочисленных отражений. — А я люблю футбол. И они прибыли на первый этаж. * Возможно именно тогда, несмотря на свою боязнь высоты, он начал мечтать, чтобы они жили в самом высоком небоскрёбе мира, из тех, которые, кажется, пронзают небесный свод и уходят куда-то в космос, а не в обычном многоквартирном доме, где поездка на лифте оканчивается чересчур быстро. * С того момента подсознанию Накамару понадобилось не так уж много времени, чтобы запомнить и систематизировать расписание Каме. Тот работал где-то в кулуарах шоу-бизнеса менеджером молодого артиста, пытающегося пробиться к вершинам. Прямо в лифте он нередко решал по телефону какие-то свои вопросы: сегодня выпрашивал одолжения у важных персон, а завтра сыпал завуалированными угрозами в адрес прессы. Но какие бы проблемы ни готовил для него новый день, он всегда оказывался в лифте в четверть восьмого, бодрый и готовый встретить их лицом к лицу, с тщательно уложенными волосами и в предположительно супермодном костюме. Накамару присоединялся к нему не позднее чем в семь часов пятнадцать минут и сорок секунд. Это было хорошее время. Мало кто спускался на лифте в такую рань, а следовательно, чаще всего они оказывались в кабине вдвоём. По дороге на работу воспоминания об этом вызывали у Накамару улыбку. Как будто тайный домик на дереве, построенный для них и ни для кого больше… вот только они были всего лишь взрослыми мужчинами, делившими кабину лифта на протяжении одной минуты. И разумеется, в настоящем домике на дереве, можно было делать то, что обычно не делают в лифтах. Посмотревшись в зеркальце заднего вида, Накамару заметил румянец, проступающий на своих щеках. * * В некоторые дни Каме запаздывает, и, нажав на кнопку лифта, Накамару обнаруживает пустую кабину. В такие дни Накамару отступает немного вглубь коридора, чтобы развязать и снова завязать шнурок на ботинке или проверить карманы своего пиджака на наличие ключей. После этого он снова нажимает на кнопку, и вот он — Каме, немного растрёпанный, со съехавшим в сторону галстуком и падающими на глаза волосами, и всё равно Накамару украдкой бросает на него заинтересованный взгляд. — Тоже опаздываете? — недоверчиво хихикает Каме, поправляя свой галстук. Накамару кивает, хотя на самом деле он никогда не опаздывает. Сказать по правде, на самом деле он всегда приходит задолго до начала работы. Каме приступает к причёсыванию волос. Накамару видит, как недовольно сходятся его брови, когда он пытается уложить завитки на место. Их взгляды в зеркале сталкиваются, и слишком поздно, чтобы Накамару успел отвести глаза в сторону. — Сегодня Тагучи впервые участвует в ток-шоу, и, конечно же, мои волосы должны выглядеть, — Каме указывает на них расстроенным жестом, — вот так. — Волнуетесь? — Накамару видел плакаты с Тагучи на станции метро, у него приятная внешность и своеобразный стиль. Возможно, если бы Накамару увидел того несколько месяцев назад, прежде чем его заворожило совсем другое лицо, то запомнил бы больше деталей. В нынешней же ситуации у Накамару осталось о нём только смутное впечатление как об артисте, которому, скорее всего, удастся стать популярным, если не благодаря собственной харизме, то потому что Каме знает своё дело. — Очень. Тагучи — милый мальчик, и внешность, безусловно, играет ему на руку, но если он только попробует вклинить в беседу одну из своих дурацких шуточек, богом клянусь, я… Накамару улыбается. — Вы — что? Каме на секунду замирает, задумавшись, а потом хохочет. — Я выкраду запись и найму двойника, чтобы говорил вместо него. — Какой коварный план, — по достоинству оценивает Накамару, и они обмениваются улыбками через зеркало. Каме заканчивает разглядывать своё отражение и оборачивается к нему лицом, показывая на свои волосы. — Ну так что? Я выгляжу более-менее презентабельно? Не лукавьте. Каме выглядит ровно так же, как всегда. Он мог бы вылезти из мусорного бака или вернуться после выходных, проведённых в горах, и Накамару всё равно не изменил бы своего мнения. Вот разве что на виске у него выбившаяся прядка, и Накамару не может удержаться и тянется, заправляя её за ухо. Когда Каме моргает на него снизу вверх, он быстро отдёргивает руку, и она неловко падает вдоль туловища, но кончиками пальцев Накамару всё ещё ощущает, какие мягкие у Каме волосы. — Я… — он откашливается, прочищая горло. — Вам пора подстричься. Накамару не знает, действительно ли молчание затягивается, или это его смущение заставляет секунды тянуться невыносимо долго, но, кажется, Каме и правда требуется какое-то время, чтобы ответить, и когда он наконец отвечает, то этому предшествует короткое хмыканье. — Ты такой смешной, Накамура, — произносит он в тот самый момент, когда двери лифта ползут в стороны, открывая вестибюль, и разворачивается, чтобы выйти. Испугавшись, что его слова прозвучали оскорбительно — потому что недостаточно того, что Накамару посмеялся над его дизайнерскими туфлями, нет, ему просто необходимо было высказать своё мнение и о волосах тоже, и какого чёрта он вообще открывает рот в компании Каме?! — Накамару торопится поправить его. — Меня зовут Нака… — …мару, — Каме кривовато ухмыляется через плечо, а в глазах у него пляшут чертенята. — Я знаю. Это была шутка. Не забудь включить телевизор в пять вечера, если будет возможность. Ещё увидимся, На-ка-ма-ру. Накамару знает, что с ним играют, но если честно, он совсем не против. * Накамару чувствует себя совершенно измотанным всеми этими пробками на дороге по пути с работы. Зайдя в квартиру, он сбрасывает обувь и тут же включает телевизор, прощёлкивая каналы, пока не находит нужный. В движении Тагучи выглядит лучше, чем в прямоугольной неподвижности плакатов в метро, и только однажды с его неизменно улыбающихся губ всё-таки срывается шутка. Не очень смешная, но Накамару быстро осознаёт, что подача значит больше, чем смысл, и поскольку Тагучи, безусловно, смотрится весьма привлекательно, этот момент, который мог бы стать катастрофой смягчается доброжелательным смехом. К концу передачи Накамару уверен, что где-то там, в дальнем углу студии, Каме, должно быть, сияет от гордости. И по причине, которая совсем не представляет для него секрета, Накамару обнаруживает, что и сам улыбается до ушей. Это опасно и глупо. И всё-таки почти против воли Накамару начинает задумываться, что, может быть, выбраться наконец наружу из двухметровой кабины лифта не будет таким уж верхом наглости. * Разговор начинается с мимолётного наблюдения Каме. — Твоя кожа всегда выглядит такой мягкой. Накамару чешет свой нос, отмечая, что взгляд Каме внимательно следит за его руками. Это странно. Накамару больше привык к тому, что люди сосредоточиваются на его носе. — Я пользуюсь лосьоном. — А! Я тоже. И ещё обожаю соли для ванны. Затем они как-то незаметно переходят к оживлённому обсуждению банных полотенец, и Каме как раз увлёкся, описывая свою внушительную коллекцию, когда телефон Накамару заходится трелью. Это Уэда, Накамару пытался, но так и не сумел связаться с ним раньше. Короткий извиняющийся кивок в сторону Каме, и он отвечает, расплываясь в улыбке от убийственного и тягучего тона на другом конце трубки. Он предполагал, что дело закончится похмельем. — Я забыл у тебя пиджак прошлой ночью. Занеси его, когда уже будешь в состоянии. Он заканчивает разговор с сознанием того, что сегодня ему придётся ехать на работу на электричке, потому что ключи от машины остались в кармане пиджака, а Уэда, судя по голосу, не выберется из постели в ближайшее тысячелетие. Накамару засовывает телефон в карман и, подняв голову, замечает кое-что очень странное. Он ловит взгляд Каме, но буквально секундный — тот поспешно отводит глаза в сторону. И даже в профиль Накамару не может не заметить нахмуренных бровей и плотно сжатую линию губ. — Я… прости?.. — говорит он, ничего не понимая, потому что это был пятисекундный звонок, в то время как сам Каме зачастую тратил весь спуск на телефонные разговоры. Каме слегка наклоняет голову, и молчание заставляет плечи Накамару печально поникнуть. Они проезжают второй этаж, когда Накамару эхом слышит свои слова и встречается в зеркале с собственным ошеломлённым, неверящим взглядом. Дело не может быть в этом… — Это был мой друг, — выпаливает он, наплевав на сомнения. — Мы знакомы сто лет. Хорошие приятели. Он разворачивается и видит, как брови Каме сходятся, разглаживаются и сходятся снова. — О… ну да. Это здорово. И они останавливаются на первом этаже, и двери разъезжаются с громким «динь». Накамару двигается на автопилоте, хватая Каме за запястье, чтобы остановить. Другой рукой он нажимает на кнопку, и лифт закрывается, замерев на месте, пока Накамару облизывает губы и пытается снова обрести почву под ногами. Каме смотрит на него, открыв рот, что, как полагает Накамару, ещё не самая плохая реакция на то, когда человек, с которым вы видитесь буквально минуту каждый день, внезапно запирает вас в замкнутом пространстве. — Я… я хотел бы встретиться с тобой. Ну, я имею в виду снаружи. И… или внутри, — Накамару делает глубокий вдох. — Я на самом деле хотел бы поболтать с тобой где-нибудь за пределами этого лифта. Очень. Ес… если… ты не против?.. Сердце Накамару бьётся так часто, что пульс эхом отдаётся в ушах. Так громко, что первый раз он даже не может расслышать ответ Каме. Но он слышит смех, видит обрадованную улыбку и сопровождающий её счастливый прищур его глаз. И почему-то ощущения только усиливаются, Накамару кажется, что его грудь взорвётся в любую секунду. — Ужин. Завтра вечером. Встречаемся в вестибюле в семь, — Каме высвобождает свою руку из его некрепкой хватки. — До свидания. * Когда Уэда наконец появляется с его пиджаком, переброшенным через плечо, он смотрит на Накамару и кривится. — Фу, аж противно смотреть! Накамару хватает свой пиджак и выпихивает его за дверь. Он не переставал улыбаться с самого утра. * В 16:23 Накамару возвращается с работы, бросает свой дипломат на кушетку и отправляется в душ. В 16:40 он стоит перед шкафом с полотенцем, обмотанным вокруг бёдер, и отчаявшимся выражением человека, который неожиданно осознал, что у него слишком много одежды в ромбик. Тридцать минут спустя Накамару всё ещё решает, следует ли ему выбрать нежно-голубую рубашку или утончённо-серую. В 17:10 Уэда обзывает его девчонкой и вешает трубку, когда Накамару спрашивает его: — Так голубую или серую? Накамару выбирает серую. Десятью минутами позже он причёсывает волосы, но стремглав возвращается к шкафу, вспомнив, что ещё не определился с брюками. В итоге он всё-таки останавливается на голубой рубашке, потому что она лучше подходит к его традиционным джинсам. Он смотрит на себя в зеркало и думает, что Уэда бы одобрил его вкус… и затем проводит пять минут, пытаясь не думать, что подумает о нём Каме. По крайней мере, пятен от соуса на нём не наблюдается, и это, наверное, уже плюс. Следующие полчаса он сидит за своим ноутбуком, выискивая рестораны и отзывы о них и пытаясь найти некую золотую середину между стильным, ненавязчивым и доступным. Сам Накамару никогда особо не интересовался хорошими винами и икрой, но не может же он сразу испортить всё, поведя Каме в дешёвую раменную. В итоге поисков он способен наизусть перечислить десять лучших пятизвёздочных ресторанов города, что определённо пригодится, если вдруг Каме захочет поговорить о них, потому что на самом деле пообедать там стоило бы Накамару месячной зарплаты. Но он находит забавный барбекю-ресторанчик всего в трёх кварталах, который выглядит довольно привлекательно. У него есть открытый дворик с плетёными стульями и светильниками, искусно размещёнными в ветвях деревьев. И он сильно подозревает, что Каме сочтёт его очаровательным. Накамару запоминает адрес на всякий случай. Бросив ещё один долгий взгляд в зеркало и ещё раз причесав волосы, Накамару спускается на лифте и оказывается в вестибюле без четверти семь. Его уже немного трясёт, но сейчас это ощущается скорее как приятный трепет, как будто после очередного шага он взлетит, вместо того чтобы коснуться подошвой выложенного плиткой пола. Он вытирает вспотевшие ладони о джинсы, когда что-то мягкое и приятно пахнущее прижимается к его боку. Но это не ванильный запах, которого он ждал. — Вы сегодня как-то особенно хорошо выглядите, — бархатисто мурлычет Саваджири, и её ладони проскальзывают под локоть Накамару, прежде чем он успевает вежливо отступить. — С кем-то встречаетесь? — На самом деле, да, встречаюсь… Простите, — добавляет он, потому что имеет дурацкую привычку извиняться в любой неудобной ситуации. Он отодвигается, пытаясь высвободиться, но Саваджири не отступает, и её груди настойчиво тычутся в его рукав. Саваджири надувает губки в гримаске, перед которой любой другой мужчина не смог бы устоять. — Это нечестно, знаете ли. Я первой положила на вас глаз. Накамару смущённо смеётся и чувствует, как пот начинает стекать за воротник его рубашки. — Простите. — Вы специально стараетесь выглядеть передо мной неприступным, а, Накамару? — Нет! — возмущённо выпаливает тот и с трудом выдавливает улыбку, когда Саваджири хлопает на него глазами. — Извиняюсь, если я создал такое впечатление… Но я просто… У меня свидание. — Да, вы уже упоминали… — ресницы у Саваджири длинные и пушистые и, вероятно, свели бы Уэду с ума. Накамару же просто хочется отодвинуться подальше. — И кто она? Во рту у Накамару пересохло, и ему требуется секунда, чтобы сглотнуть. Есть столько разных ответов на этот вопрос, но самый простой и честный первым приходит ему на ум. — Кто-то, с кем мне хочется видеться каждый день, пусть даже всего на минуту. Он испускает вздох облегчения, когда руки Саваджири разжимают свою хватку, и быстро отступает на безопасное расстояние, подходящее для разговора со случайной знакомой. — Это… на удивление романтично, — говорит Саваджири, глядя на него так, как будто видит впервые. И уголки её блестящих, по-детски розовых губок растягиваются в улыбке. — Ну, желаю вам хорошо провести время. Надеюсь, что ваши искренние чувства получат достойное вознаграждение. Накамару машет ей на прощание со стопроцентной уверенностью, что его уши буквально полыхают от смущения. Он бросает взгляд на овальный циферблат над входной стойкой и обнаруживает, что время — десять минут восьмого. Наверное, даже хорошо, что Каме запаздывает, потому что это даст ему возможность немного остыть и, по крайней мере, притвориться, что он совершенно спокоен. Первое свидание с Каме, и он чувствует себя настолько хладнокровным, как будто пару часов простоял на солнцепёке. В полвосьмого Накамару оборачивается на каждое звяканье лифта, только для того, чтобы отвернуться снова, потому что каждый раз это не Каме. В 19:40 Накамару спрашивает у сотрудницы за стойкой, правильно ли идут их часы, и получает раздражённое: — Так посмотрите на своём телефоне! Накамару смотрит и убеждается, что время правильное. Он убеждает себя, что Каме просто очень задерживается на работе, а не позабыл о нём вовсе. И пытается не прислушиваться к тихому шёпоту, подсказывающему, что тот мог бы позвонить и оставить записку для него на стойке, если бы и правда случилось что-то, что нарушило их планы. Он мельком смотрит на своё отражение в стеклянных дверях вестибюля и безнадёжно убеждает себя, что Каме многое теряет. В восемь часов Накамару поднимается на лифте на двенадцатый этаж и видит Ишиду, выходящего из квартиры Каме. * Накамару пялится на свои ботинки и чувствует, как всё внутри у него опускается вместе со спускающимся лифтом. Он ведь предупреждал себя, правда? * Четверть восьмого утра, и Каме в лифте. Наверное. Накамару сидит за столом у себя в квартире и давится тостом. Он смотрит на циферблат и выходит полчаса спустя. * Накамару не чувствовал запаха ванили несколько дней, так что не винит себя, когда его появление заставляет его неловко замереть. Каме присоединяется к ним за секунду до того, как двери захлопываются. В кабине только четверо, и Накамару узнаёт, что его заметили, по тому, как глаза Каме на мгновение расширяются. Никто из них не здоровается. В лифте не так много места, но Накамару замечает, что Каме выбирает самый дальний угол. Что-то гадкое и злое сворачивается в груди у Накамару, но он продолжает смотреть прямо перед собой. В конце концов, это всего лишь шестьдесят секунд. Ему бы хотелось, чтобы поездка была короче. Остальные выходят на третьем этаже, и остаются только они. Он прикусывает язык и надеется, что молчание задушит их обоих. * Только один раз Накамару абсолютно отказывается садиться в лифт. Он отступает вглубь коридора, позволяя дверям скрыть присутствие Ишиды от своего взгляда, и решает дождаться следующего, пока его ногти прорезают в ладонях болезненные полумесяцы. Он хотел бы быть выше, лучше этого, хотя Каме, очевидно, предпочитает пафосных мудаков. Накамару не обманывает себя заверениями, что он не злится, не запутался, не обижен. Он вообще больше себя не обманывает. * Каждый раз, как они сталкиваются, это всего лишь случайные мгновения, в которые не произносится ни слова, и Накамару мог бы, по крайней мере, делать вид, что всё в порядке, вот только нет никакого смысла в том, что Каме, в свою очередь, держится с ним крайне холодно. Разве что Каме и правда такой. Может быть, он и правда относится к тому типу, который любит закидывать удочку, а потом выбрасывать свой наивный улов обратно в море. И Накамару раздражает, что его отбросили недостаточно далеко и оставили, трепыхаясь, задыхаться на песке, как полного идиота. «Голубая или серая?», пока Каме там нежничал с Ишидой. Он надеется, что пива в болтающемся у него в руке пакете хватит, чтобы смыть скопившуюся во рту горечь. Он заходит в дом и подбегает к лифту, просовывая ногу между дверями, пока они не сошлись полностью. Когда они распахиваются, ему хочется запрокинуть голову и расхохотаться. — Ты будешь входить или нет? Это первый раз, когда Каме обратился к нему за несколько недель. Накамару плотно сжимает губы и шагает внутрь. Он безумно злится на себя за то, что всё ещё не может удержаться от брошенного искоса взгляда. Но это не имеет значения, правда-правда. Он может просто полюбоваться Каме в его тренировочном прикиде. Чисто поверхностно. Нормальные люди так ведь и поступают, верно? Это только Накамару нужно было взять и впутать во всё это сердце. Он вёл себя как канонический влюблённый идиот, и теперь его передёргивает при воспоминании об этом. И что раздражает ещё больше, так это то, что, даже сознавая всё это, он ничуть не изменился. Он так старательно пытается игнорировать тот факт, что Каме стоит прямо перед ним, что не замечает, что лифт перестал двигаться, пока Каме не указывает ему на это. — Кажется, он застрял. Он смотрит, как Каме тыкает во все кнопки подряд, и чувствует, как где-то в глубине горла нарастает паника. — Прекрати! — Каме смотрит на него, приподняв брови. — Ты только сделаешь хуже! — Каким образом? Накамару отгоняет прочь видение лифта, рушащегося в глубину шахты. — Ты нажал на кнопку вызова? — Да. И ни хрена не произошло. Как, можно мне нажать на неё ещё раз или я этим убью нас обоих? — голос Каме просто сочится сарказмом. Накамару коротко кивает. Ничего не происходит. Он засовывает руку в карман своих шортов и тут же вспоминает, что оставил телефон заряжаться в квартире, потому что думал, что сразу же вернётся и он ему не понадобится. Чёрт… — У тебя телефон с собой? — спрашивают они одновременно. Каме хмурится. — Не буду же я бегать с телефоном в кармане. А что насчёт твоего? Накамару пожимает плечами, находя во всей этой ситуации некий мрачный юмор. — Оставил в квартире. Я, собственно, только выскочил, чтобы купить пива. Они таращатся друг на друга, постепенно осознавая, что оба попали на неопределённое время. Каме первым отводит взгляд, и влажная чёлка падает, скрывая его глаза. — Из всех людей… Возможно, он не должен был это расслышать, но учитывая, что в кабине их только двое, Накамару слышит, и это больно. Он уже почти готов сказать что-то, о чём потом пожалеет, когда где-то над их головами раздаётся треск, и он вздрагивает, задирая голову к вмонтированному в потолок динамику. «Говорит ремонтная служба. Внутри кто-нибудь есть?» Залившее его было облегчение застывает и рассыпается прахом, когда безликий голос объясняет, что в системе произошёл сбой и что, по сути, им предстоит просто терпеливо ждать, пока ремонтная служба не выяснит, что случилось. О! И что им не следует беспокоиться о своей безопасности, потому что они в надёжных руках и подобные досадные случаи происходят как минимум раз в год. Оба-на! — Но вы можете хотя бы приблизительно сказать, как долго это продлится? — спрашивает Каме, и звучащее в его голосе отчаяние удивляет Накамару, хотя непонятно, с чего бы? Каменаши — занятой человек, и, видимо, ему надо быть в другом месте. Спешить на другие встречи. «Прошу прощения, но пока мы не можем сказать точно. Требуется полная перезагрузка всей системы. Пожалуйста, воздержитесь от паники, если свет будет временами мигать. Мы постараемся держать вас в курсе о ходе продвижения работ. Благодарим за ваше терпение». Снова треск, и динамик отключается. * — Что ты делаешь? — спрашивает Каме с вытянувшимся лицом, когда Накамару опускается на пол, скрестив ноги и оперевшись спиной на прохладную зеркальную стену. Он думает, что это довольно очевидно, поэтому не утруждает себя ответом и вместо этого лезет в сумку, доставая оттуда банку «Asahi». — Но пол грязный! Накамару пожимает плечами, банка открывается с громким «пш-ш-ш», и пиво пенится вокруг отверстия. Он делает долгий, медленный глоток. К сожалению, запах алкоголя недостаточно силён, чтобы заглушить ваниль, но, по крайней мере, это помогает Накамару немного успокоиться. — Не могу поверить… — бормочет Каме себе под нос, но затыкается, поймав внимательный взгляд Накамару. Накамару тактично прячет свою улыбку за банкой, когда Каме усаживается напротив и их коленки разделяет лишь немногим больше полуметра. Но, кажется, Каме всё равно замечает её, потому что отводит взгляд и начинает возиться со своими волосами, зачёсывая влажные пряди назад или за уши, как бы полностью игнорируя присутствие Накамару. Это ему неплохо удаётся. С другой стороны, он уже давно в этом практикуется. В лифте становится душно от запаха их пота, но почему-то это даже вполовину не так противно, как можно было представить. Просто кондиционер не работает, и от этого очень жарко. Когда он открывает следующую банку, то ловит любопытный взгляд, направленный на его пакет. — Хочешь? Я купил шесть штук. Лицо Каме немедленно застывает. — Нет, спасибо. Следующий глоток даётся Накамару с трудом. Ишида, наверное, справился бы лучше. — Уж прости, что это не какое-нибудь дорогое вино. Глаза Каме опасно сужаются, но он ничего не говорит. Накамару перекатывает пиво во рту и думает, какого чёрта он вообще влюбился в такого засранца. И он бы мог, наверное, просто забыть об этом, если бы и Каме вёл себя соответственно — Каме, который ощетинивается и напрягается каждый раз, как Накамару попадает в его поле зрения. Дело не в том, что Каме не просто игнорирует его, а… да чёрт его знает, в чём там дело! Несколько минут спустя, когда Каме всё ещё бросает на его пакет тоскливые взгляды, Накамару фыркает и протягивает ему банку. — Я же сказал, что я не… — Ты говоришь многое, чего на самом деле не имеешь в виду, — прерывает его Накамару и подталкивает банку к руке Каме. — Просто возьми её. С пивом выносить это станет намного легче, поверь мне. Каме смотрит на него с этим своим напрягшимся лицом, как будто готовится ответить что-то едкое, но потом оно расслабляется и становится просто безучастным и закрытым. Это одновременно пугает и восхищает, и Накамару думает, что, возможно, именно эта способность и сделала Каме закулисным игроком шоу-бизнеса. — Спасибо, — говорит Каме тихо, но отнюдь не мягко. Их пальцы соприкасаются на доли секунды, и Накамару ненавидит себя за то, что этого достаточно, чтобы его сердце пропустило удар. И потом они отползают назад, как будто ничего не случилось. Обратно в свои защитные пузыри, обратно к «смотри-как-я-тебя-игнорирую», пока Каме не прокалывает их походя брошенным: — «Asahi» тоже ничего, но «Kirin» мне нравится больше. «Это потому, что у тебя плохой вкус», — хочет сказать Накамару, но за этим непременно последует имя Ишиды, и потом всё просто на фиг взорвётся. Он пожимает плечами: — Пиво есть пиво. * Похоже, что «Asahi» нравится Каме больше, чем он хочет показать, потому что он осушает банку всего за несколько коротких минут и вытирает рот рукой, отчего его губы становятся ярко-розовыми и блестящими. Они очень мило изогнуты, и Накамару знает, что совершает ошибку, когда открывает третью банку. — Можно?.. — спрашивает Каме, и Накамару подталкивает коленом пакет. Это пиво всё равно уже никуда не доедет. — Хочешь — возьми. Он не осознаёт, что это означает, пока Каме не встаёт на четвереньки и не начинает ползти в его сторону. Он не возвращается на своё место, даже когда уже засасывает свою вторую банку, как воду, и его бедро соприкасается с коленкой Накамару. Каме запрокидывает голову, демонстрируя длинную-длинную шею и выступающие ключицы. Одна из лямок его тренировочной майки практически съехала и готова вот-вот свалиться с плеча. Накамару знает, что беззастенчиво пялится. И он винит алкоголь за свою притупившуюся реакцию, не позволившую ему отвести взгляд до того, как Каме поймает его на этом. — Прости, — говорит Накамару, и собственный язык кажется ему толстым и неуклюжим, будто не помещающимся у него во рту. Может быть, стоит попытаться и проверить — поместится ли он во рту Каме… Накамару моргает. Каме смотрит на него очень странным взглядом. — Я что… сказал это вслух?.. Прости… Наверное… Кажется, я опьянел. — Чего?.. Ты такой странный, — язвительно говорит Каме, хотя, по правде, он и сам не лучше. Может, конечно, это у Накамару в глазах плывёт, но он совершенно уверен, что Каме покачивается и его лицо пошло красными и розовыми пятнами, хотя он выпил всего лишь две банки. Две банки. Ва-банк. Накамару слышит, что смеётся — громко и немного безумно. — Сам ты странный, — очень изобретательно парирует он. Он не ожидает, что Каме надуется, но именно это и происходит. Похоже, подвыпивший Каме отличается от обычного ощетинившегося Каме только цветом лица. Рассерженно сложенные на груди руки странно контрастируют с надувшимися щёчками. Ещё одна банка пива — и Накамару, наверное, попытался бы ткнуть в них пальцем, чтобы проверить, не лопнут ли они, как воздушный шарик. Пустая банка «Asahi» выпадает у Каме из руки и стукается об пол. — Почему? Потому что мне нравятся мужчины? Ещё один тихий стук, когда банка катится и ударяется о противоположную стену. — Но мне и девушки тоже нравятся… Парни и сиськи, и юбки, и «Kirin»… И причёска Тагучи… Накамару таращится, слишком пьяный, чтобы уловить смысл. Правда, у него есть подозрение, что даже будь он совершенно трезв, в сказанном Каме всё равно не было бы особого смысла. Каме такой идиот, с отвратительным идиотским вкусом. — Тебе нравится Ишида. Только от одного звука этого имени желудок Накамару начинает жечь, точно в него медленно капают кислоту, и не имеет значения, что он же сам и произнёс его. Лицо Каме складывается в такую гримаску, как будто он наткнулся на раздавленного колёсами голубя. — Ишида со-овсем не вставляет… э-э-э, то есть, может, и вставляет… кто знает? Я как-то не горел желанием попробовать. Потому что меня он не вставляет. Накамару выпрямляется, и стены, кажется, клонятся в сторону, когда он поднимает голову и тычет пальцем в грудь Каме. — Ты врёшь. Я тебя видел. И его. Я видел тебя… Обвинение звучало бы убедительнее, если бы не закончилось пьяным иканием. И вместо того, чтобы выглядеть пристыжённым, Каме имеет наглость разозлиться. — Не прикасайся ко мне! — Каме отшвыривает его руку и снова надувает щёки. — Я не девушка! — Что?.. Да ты пьян, — неразборчиво бормочет Накамару. — Пьянпьянпьян. — Заткнись! — Каме отпихивает его, и от этого движения его майка съезжает почти до пояса, и неожиданно прямо перед Накамару оказывается слишком много обнажённого тела. Он замечает розовое пятнышко и в итоге с искренним интересом таращится на крошечный сосок Каме. Он правда совершенно крошечный, словно ссохшаяся на солнце изюминка. Так и тянет ущипнуть. И может быть, Каме это нравится. Может быть, он бы застонал, если… Накамару неожиданно кидает в жар, но между ним и последней банкой пива неминуемое препятствие в виде тёплого и сердитого Каме. — Я не девушка, — повторяет Каме, хотя Накамару не совершил бы такой ошибки, как бы он ни был пьян, несмотря на его соблазнительные обводы и красивые глаза, и мягкие волосы. — Тебе нравятся девушки, но ты смотришь на меня. Вот так. Как прямо сейчас, — Каме сглатывает. — Ты всегда смотришь на меня, как будто ты меня хочешь, но я — не девушка. Странные взрывы звучат у Накамару в ушах и разбегаются по всей его коже, как будто каждая клеточка, составляющая Накамару Юичи, взрывается. Упаковочная плёнка, покрытая пузырьками, под тяжёлым взглядом Каме. Он хочет. Он хочет так сильно, что даже зубы сводит. Каме — в его дурацких, смешных ботинках, с его дурацкой одержимостью бейсболом. Такое чувство, будто Накамару хочет его уже годы, хотя на самом деле — только несколько месяцев. И он не имеет ни малейшего понятия, откуда взялась эта идея про девушек. Без предупреждения лифт погружается во тьму. * Накамару не видит ничего — ни своих ног, ни даже своего носа. Но он ориентируется на тихий удивлённый вздох Каме, и его ищущие руки наталкиваются на колени и локти, скользят по мягкой ткани и ещё более мягкой коже. Он проводит рукой по покатой горячей плоти и находит шею Каме. Она влажная и обжигающая. Алкоголь и темнота не способствуют координации движений, но, кажется, он нашёл её. Нашёл Каме. С первой попытки он награждает поцелуем подбородок, и колючие волоски едва народившейся щетины царапают ему губы. Он рад, что вокруг темно, рад, что достаточно пьян, чтобы продолжить. Смех Каме горячим дыханием щекочет ему нос, подсказывая, куда нужно целиться теперь. Их губы встречаются — мягко и скользко, и язык Накамару уже не кажется неловким и чужеродным. Он чувствует, как весь покрывается потом, но он так долго этого хотел. И Каме сладкий на вкус и горячий, и сердце готово выскочить у Накамару из груди. Когда Накамару открывает глаза, свет снова горит и очерчивает всё вокруг резкими, жёсткими линиями — реальность лифта возвращается совсем не долгожданным толчком. Ресницы у Каме короче, чем у Саваджири, но гуще. Накамару отстраняется и сжимается в комок, прежде чем они распахнутся. Когда это происходит, слышится треск. «Мы извиняемся за временное отключение света. Работы идут полным ходом, и скоро лифт снова начнёт двигаться. Ещё раз благодарим вас за терпение. Пожалуйста, сообщите нам, если что-то случится». Накамару с трудом прочищает горло под неотрывным взглядом Каме. — У нас всё в порядке, спасибо. Снова треск и тишина. * — Мне нравятся девушки, но… — Накамару почёсывает свою коленку, и ногти оставляют белые полоски на сухой коже, — не в этом смысле. Когда он поднимает глаза, Каме совершенно неподвижен. Накамару даже не уверен, что он дышит, пока тот не выдыхает с резким «уфф», за которым следует: — Ты… ублюдок. Это не совсем та реакция, которой он ждал, и он выпрямляется, раздражённый и расстроенный. — Да что я вообще… Каме обрушивается на него мгновенно, и Накамару мельком удивляется его подвижности даже в таком упившемся состоянии. Всё в Каменаши настолько несправедливо! Вот, например, то, как одной своей близостью он сейчас заставляет голову Накамару кружиться. — Я ждал тебя месяцы, — шипит Каме и бьёт Накамару в плечо. Это неточный удар, словно собака подталкивает свою игрушку лапой. Но всё равно болезненный, потому что Каме — чокнутый бейсбольный фанатик. — Ты облажался. Я ждал, а ты… ты испортил. Всё испортил! Ты глупый… глупая… такоячная голова. Он выплёвывает это, как будто какое-то ужасное ругательство. Да один Уэда и то называл его много хуже. Ещё один удар, и Накамару ловит его запястье, застав Каме врасплох. — Я ждал тебя дольше. Каждое грёбаное утро. А ты так и не пришёл! — Он осознаёт, что сжимает слишком сильно, когда Каме морщится. Требуется секунда — вдох и выдох, прежде чем Накамару ослабляет хватку, но полностью так и не отпускает. Он чувствует себя пьяным от одного присутствия Каме, и всё же что-то в поцелуе отрезвило его: он хочет хотя бы завершения, если большего не дано. Ему приходится говорить медленно, чтобы слова выстроились в правильном порядке и тон не повысился. — Если ты не спал с Ишидой, пока я ждал тебя в вестибюле, то скажи мне, что вы делали? — Ты что, дурак? — Каме пытается вытащить свою руку. Но Накамару не отпускает. — Ну да, видимо. Скажи мне. Каме замирает и пристально смотрит на него. Его лицо снова ничего не выражает. Накамару чувствует алкоголь в его дыхании и знает, что так же пахнет и от него самого. — Он подкатился ко мне. Такой велеречивый чувак. Настоящий мачо. По-своему… по-своему привлекательный. Я привёл его к себе в квартиру. Это плохая идея. Накамару не хочет этого знать. Он не может… не может смотреть на Каме с этими образами его и… о боже мой… — Прекрати. — Я открыл вино. Марочное. Тагучи подарил мне эту бутылку. Достал нам бокалы… — продолжает Каме, не обращая внимания на возражения, и Накамару уже готов отпихнуть его, когда губы Каме изгибаются в кривоватой усмешке: — и потом сказал ему отвязаться от меня к чёртовой матери. Накамару буквально чувствует, как отпадает его челюсть. — Че… го? Каме широко улыбается, точно от приятного воспоминания. — Сказал ему, что меня не вставляют такие засранцы. А! Ну да, в этом есть смысл. Конечно, Каме не нравятся такие засранцы, как Ишида. Он для этого слишком хорош. Умнее. И просто лучше. Накамару чувствует, как на его лице отражается что-то ошеломлённое и ликующее, как у ребёнка, видящего, как его мучитель растянулся в грязной луже перед ступеньками школы. — Это хорошо. Что ты прямо так ему и сказал. Но он не в силах обмануть никого из них. Каме снова хмурится. — Мн… не нд… нравятся те, кто не знает… не знают, чего они хотят… Когда Каме пытается вырваться на этот раз, сила рывка заставляет его потерять равновесие и приземлиться прямо на колени Накамару. И какую-то секунду они так и сидят — разгорячённые, задохнувшиеся, расхристанные, пьяные-пьяные-пьяные — не знающие, что делать дальше. — Я не… — …девушка. Я в курсе. — Каме довольно тяжёлый, и ноги Накамару немеют, но ему абсолютно плевать. И он достаточно пьян, чтобы сказать это: — Эй… моя работа начинается только в девять… Брови Каме сходятся на переносице, и Накамару ждёт, когда до того дойдёт, и его сердце нервно колотится. Он облизывает губы и старается не выглядеть жалко, как навязчивый нежеланный ухажёр. И точно знает, что Каме наконец врубился, когда слышит тихое: — О-о… — Ну да, — Накамару ёрзает на месте, но быстро останавливается, потому что это совсем не лучшая идея — с Каме, сидящим у него на коленях. — Я тебе действительно нравлюсь… Глаза Каме задумчиво щурятся на него, и довольная улыбка медленно расползается по его лицу, а Накамару чувствует, как его собственные щёки начинают пылать, потому что это чистая правда. Его ладони нащупывают талию Каме и тихонько сжимают. Накамару прислоняется лбом к его лбу и закрывает глаза. Запах ванили буквально сшибает его с ног. — Очень, очень нравишься. Мир вокруг них приходит в движение. * Накамару просыпается с дикой головной болью, которая буквально парализует его в постели ещё на десять минут. И это оказываются действительно прекрасные десять минут, потому что воспоминания о вчерашнем вечере возвращаются к нему смущающими и заставляющими сердце сжиматься кусками. В итоге он просто утыкается лицом в подушку, чтобы заглушить их, пока не вспоминает, что лифт поедет через его этаж в четверть восьмого. В следующую секунду он скатывается с кровати, стукается пальцем о ножку прикроватного столика и прыгает в ванную на одной ноге. «Это безумие», — думает он, глядя на свой пузырящийся пеной рот, пока чистит зубы. Прошлым вечером он провёл несколько часов заложником лифта и теперь не может дождаться, когда окажется в нём снова. Он точно сошёл с ума. Каме будет ждать. Но что, если он не помнит? Ботинок выпадает у Накамару из рук. Он ведь не мог? Или мог? Что, если во всём сказанном виноват только алкоголь? Это возможно. Пьяный Каме был странным, агрессивным и — в разных смыслах — чувствительным. Всё это могло быть просто ошибкой. Просто ничем. Или это могло быть чем-то большим. Накамару качает головой и впихивает ногу в ботинок, наплевав на шнурки. Время идёт, и он знает, чего он хочет. Он всегда это знал. Он выскакивает за дверь, захлопывая её за своей спиной, и делает два поспешных шага, прежде чем застывает и почти запутывается в собственных ногах, только чудом удержав равновесие. Каме стоит посередине коридора, наклонив голову и глядя на свои часы. Он, должно быть, заметил Накамару периферическим зрением, потому что сейчас медленно оборачивается к нему с коротким приветственным жестом и улыбкой, хрупкой, как яичная скорлупа. — Привет. Прости, если это… кажется странным. Я не знал, какая из квартир твоя, — Каме переступает с ноги на ногу и улыбается уже более убедительно. На нём снова те туфли с золотыми заклёпками. — Ты тютелька в тютельку. Это весьма… это просто потрясающе. Накамару хочется заключить его в объятия. Но он довольствуется фейерверками, взрывающимися у себя в груди, и просто подходит к Каме с улыбкой, которая, наверное, выглядит слегка очумелой, потому что Каме ощутимо расслабляется и его собственная улыбка теперь достигает глаз. — Доброе утро. Ночка была тяжёлой? — спрашивает он, чувствуя себя решительным и вне себя от радости. Он точно сошёл с ума. Каме смеётся высоко и отрывисто. — Случались и похуже… но редко случались лучше, — и теперь очередь Накамару неловко мяться — смущённому, но не перестающему улыбаться. — Тебе ведь только через час на работу, да? — Ты запомнил… — Я настолько без ума от тебя, что запомнил каждое слово, — и Каме смотрит на него так, словно это действительно правда. — Ну так что? Может быть, в этот раз спустимся по лестнице? |
@темы: перевод, фанфики, О взлётах и падениях